Назад / 1  / 2  / 3  / 4  / 5  / 6  / 7  / 8  / 9 

КНИГА ВТОРАЯ

"МЭЙЛАНЬ"

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ

ЧЕЛОВЕК И ЕГО МЕЧ

Подобен сверканью моей души 
блеск моего клинка:
Разящий, он в битве незаменим, 
он - радость для смельчака.
Как струи воды в полыханье огня, 
отливы его ярки,
И как талисманов старинных резьба, 
прожилки его тонки.
А если захочешь ты распознать 
его настоящий цвет -
Волна переливов обманет глаза, 
будто смеясь в ответ.
Он тонок и длинен, изящен и строг, 
он - гордость моих очей.
Он светится радугой, он блестит, 
струящийся, как ручей.
Живой, я живые тела крушу; 
стальной, ты крушишь металл -
И, значит, против своей родни 
каждый из нас восстал.

Абу-т-Тайиб аль-Мутанабби

Глава десятая

1  

...Солнце неторопливо выползало из рассветной дымки, окрашивая в нежно-розовые тона далекие полоски облаков на востоке, и негромко шелестели узорчатые листья придорожных тутовников, вплетая в свой шум журчание суетливого ручья. Утро, подобно занавесу в балагане площадных лицедеев-мутрибов, распахивалось от знойной Харзы до отрогов Сафед-Кух, и мир готовился родиться заново.

Начинался день. Новый день.

И уже простучали по бревенчатому мостику с шаткими перилами копыта коня...

Нет. Двух коней.

Двух - потому что мой не в меру верный дворецкий Кос ан-Танья все же увязался за мной. И я ничего не мог с этим поделать.

Сначала я приказал - и Кос впервые ослушался приказа. Тогда я сменил тактику и попытался его уговорить. С тем же успехом я мог бы уговаривать стену комнаты, в которой мы находились. С той лишь разницей, что стена бы молчала, а у упрямого ан-Таньи на всякий мой довод находился незыблемо логичный ответ, и этот ответ никак меня не устраивал - так что спор быстро зашел в тупик.

Тогда я разозлился. Наверное, я был не прав; наверное, это было глупо - нет, не наверное, а наверняка! - но это я понимаю уже сейчас, а тогда я просто вышел из себя и заявил Косу, что он уволен.

Окончательно и бесповоротно.

На что мой дворецкий улыбнулся с просто возмутительной вежливостью и затребовал письменного подтверждения.

Еще было не поздно одуматься, но я настолько разгневался, что тут же взял лист пергамента и костяной калам, пододвинул бронзовую чернильницу и на одном дыхании написал приказ об увольнении.

Об увольнении моего дворецкого Коса ан-Таньи.

Я лишь запоздало удивился, подписываясь правой, железной рукой - удивился не столько своему поспешному решению, сколько тому, с какой легкостью сумел удержать в новой руке калам.

Причем текст вышел вполне разборчивым, хотя и несколько корявым, а роспись оказалась достаточно похожей на старую.

Кос самым внимательным образом прочитал приказ, удовлетворенно кивнул, помахал пергаментом в воздухе, чтобы просохли чернила, и послал гонца к городскому кади, дабы тот заверил подлинность документа.

Пока гонец мотался туда-сюда, Кос равнодушно глядел в окно, а я еле сдерживался, чтобы не треснуть отставного дворецкого чернильницей по голове.

Наконец посыльный привез пергамент, свернутый в трубочку и запечатанный личной печатью городского кади Кабира. Ан-Танья сунул свиток за отворот халата и повернулся ко мне.

- Итак, надо понимать, что я уволен? - зачем-то осведомился мой бывший дворецкий. Впрочем, Кос всегда отличался особой педантичностью.

- Да! - раздраженно подтвердил я. - Ты что, читать разучился?! У-во-лен! И теперь ты можешь идти...

- Нет уж, дорогой мой, это ты теперь можешь идти, - внезапно перебил меня ан-Танья, закладывая большие пальцы рук за пояс, - и подробнейшим образом объяснил мне, Высшему Чэну из семьи Анкоров Вэйских, наследному вану Мэйланя и так далее, куда я теперь могу идти.

Ох, и далеко мне пришлось бы идти, послушайся я Коса!

-...а я поеду с тобой, потому что, во-первых, ты без меня пропадешь, не добравшись даже до Хаффы, а не то что до Мэйланя, а во-вторых, ты мне больше не указ. Куда хочу, туда и еду. А хочу я туда, куда и ты. И кстати, с тебя еще выходное пособие, - закончил он.

Сперва я остолбенел и решил, что настал конец света, а я этого не заметил. Потом я понял, что конец света здесь ни при чем, а просто зря я уволил этого негодяя.

И безропотно выдал ему выходное пособие.

С которым он и отправился на базар закупать провизию в дорогу.

А утром следующего дня мы - я и сияющий, как новенький дирхем, ан-Танья - выехали из восточных ворот Кабира и свернули на Фаррский тракт, раньше именовавшийся дорогой Барра.

2

Ехали мы не слишком торопясь - путь впереди лежал неблизкий и не на один день - но и нигде особенно не задерживаясь. По дороге мы молчали - мне до сих пор было стыдно за свою вчерашнюю вспышку, а Кос никогда и не отличался особой многословностью.

Я понемногу привыкал к тяжести доспеха, поначалу несколько сковывавшей движения, то и дело возвращаясь мыслями к ночной Беседе... нет, к ночной схватке, в которой погиб Друдл.

И не он один.

Да, остальных убил я. Я и Единорог. Он-Я. Или Я-Он. Мы. И, сколько ни играй словами, это было страшно. Страшнее, чем отрубленная рука и алая кровь на зеленой траве. Ведь то была моя рука, моя кровь...

А это - чужая.

Но пролитая мной.

Страшна была даже не сама смерть. Страшна была та легкость, с которой я превратил живое в неживое. Ах, как просто это оказалось!.. до ужаса просто. И теперь я боялся сам себя.

Как и Единорог.

Оказывается, свыкнуться с мыслью о возможности убийства совсем нетрудно. Ты просто снимаешь с себя тяжесть постоянного контроля - словно доспех снял - затем ты всего лишь продолжаешь начатое движение, не останавливаясь... и вот уже клинок с убийственной точностью нащупывает живое сердце, трепещущее сердце - и входит в него.

Вот и все.

И ты чувствуешь это, потому что ты - это меч, а меч - это ты. Потому что таким же надтреснутым стоном отдается где-то глубоко внутри предсмертный звон сломавшегося клинка. Потому что он тоже живой - теперь-то я знаю это.

Но я знаю и другое. Я знаю, что значит слово "Враг". Есть в нашем мире такое подлое слово, и пишется оно с большой буквы на всех языках. Ты бы меня понял, смешной и грозный шут Друдл... Да, ты бы меня понял. Враг - это... это Враг. И если ты не убьешь его - он убьет тебя. Или твоего друга. Или чужого друга. Или убьет твой меч. Или меч убьет его...

Но, убивая врага, этим самым ты тоже убиваешь чьего-то друга.

Я невольно скосил глаза на рукоять Сая Второго, торчавшего из-за моего пояса. Сай молчал. Во всяком случае, мне хотелось бы, чтобы он молчал. Потом я положил железную ладонь на рукоять Единорога. Он тоже молчал, думая о своем, и я не решился его тревожить.

Похоже, Единорог, как и я, не вполне пришел в себя после вчерашнего... о Творец, какие простые истины узнаем мы иногда, и до чего же трудно привыкать к жизни, в которой есть место вот таким простым истинам!..

...Пополудни мы устроили короткий привал. Кос молча помог мне выбраться из доспеха, и я сумел слегка размяться. С непривычки тело немного ломило, и завтра это наверняка даст о себе знать, но я уже понимал - привыкну. Когда я ребенком впервые взял в руки Единорога, он тоже показался мне несуразно длинным и тяжелым. А эта железная одежда - не меч. Ею не пользоваться надо, а носить. Предки ведь носили - и не жаловались. Или, может, жаловались - но все равно носили. Времена такие были... вроде наших времен.

Ладно, хватит об этом. Впереди еще столько всего... Чего - всего? Кто его знает... Поживем - увидим.

Если доживем.

Вот с такими веселыми мыслями мы наскоро перекусили холодным мясом с просяными лепешками, запивая еду кислым вином из бурдюка. Потом, спустя полчаса, я снова облачился в доспех аль-Мутанабби и взобрался на недоуменно косившегося на меня коня.

Свистнула плеть, конь оскалил желтые зубы в подозрительной ухмылке - и мы поехали дальше.

     Мерно покачиваясь в седле, я думал о том, что возьмись я рассказывать кому-нибудь о первом дне нашего пути в Мэйлань, то не смог бы сообщить ничего интересного. Ну, выехали из Кабира... ну, привал... дальше вот едем... Все. Как же это, однако, прекрасно - когда с тобой ничего не происходит! А дни, богатые событиями (и ночи тоже!) пусть отправляются под хвост к Ушастому Демону У!..

К вечеру мы добрались до караван-сарая, одного из многих, которыми изобиловал Фаррский тракт. Это дня через четыре, когда мы свернем северо-восточнее Хаффы, с ночлегом, говорят, будет сложнее - и то не намного.

3

Наутро я проснулся раньше Коса, чего никогда не случалось, пока он был моим дворецким. Теперь же ан-Танья справедливо решил, что, как вольный человек, он может отсыпаться столько, сколько захочет - и при этом храпеть на всю выделенную нам келью. Имелся определенный соблазн потихоньку улизнуть от него, пока он спит, но я сильно сомневался в успехе подобного предприятия.

Все равно ведь догонит, рано или поздно. Уж я-то знал своего бывшего дворецкого.

Честно говоря, я и сам малость поостыл и не очень-то стремился отделаться от ан-Таньи. Да и доспех с его помощью снимать-одевать гораздо легче...

Тем не менее, на этот раз я решил обойтись без доспеха и оделся быстро и бесшумно - правая рука действовала вполне нормально, и я уже начинал воспринимать ее, как обычную часть своего тела, что даже немного пугало - после прицепил к поясу ножны с Единорогом и отправился в харчевню на первом этаже караван-сарая, намереваясь потребовать завтрак.

Сая Второго я вонзил в деревянную панель стены, где и оставил.

...В харчевне за длинными, крепко сбитыми столами уже сидело несколько постояльцев. Похоже, все они с утра пораньше успели не только позавтракать, но и изрядно приложиться к напитку, гораздо более крепкому, чем ключевая вода. Посему разговаривали они весьма громко, перебивая друг друга, и каждый слушал в основном сам себя.

Вообще-то я не большой любитель подслушивать чужие разговоры, но на этот раз я остановился на верхней ступеньке лестницы, невидимый снизу, и прислушался, заинтересовавшись предметом беседы.

Предметом беседы был я.

-...да врешь ты все! - рокотал внизу чей-то бас, слегка надтреснутый, как порченый кувшин.

- А вот и не вру! - возмущался его собеседник, чуть ли не переходя на визг. - То, что Чэну Анкору на турнире руку отрубили, все знают?! Отрубили или не отрубили?!

- Ну, отрубили, - подтвердили сразу два или три голоса. - По локоть. Или по плечо. Или еще дальше.

Я криво ухмыльнулся и положил руку аль-Мутанабби на рукоять Единорога, чтобы он тоже послушал. И вздрогнул. Сверху мне не был виден оружейный угол, где стояло оружие болтунов, но зато теперь я сам услыхал еще один разговор.

Блистающие в углу говорили о том же.

Я снова ухмыльнулся, настроился на голоса людей - но руки с меча не снял.

На всякий случай.

- А то, что у Высшего Чэна теперь опять две руки - это знаете?! - продолжил визгливый.

- Ну, говорили люди... - неуверенно ответствовал бас, явно смущенный напором. - Мало ли что говорят в Кабире... вот еще говорили, что ночами по площади Опавших Цветов ракшас-людоед ходит и никого не жрет, только вздыхает...

- А откуда тогда известно, что людоед? - заинтересовался кто-то.

- Так у него изо рта нога человечья торчит! Он ее выплюнуть не может, а целиком она не глотается. Вот он оттого и вздыхает, а она пальцами шевелит...

- Кто?

- Да нога же! Босая она...

- Сам ты ракшас! - визгливый чуть не захлебнулся от злости. - Я тебе про Чэна, а ты мне про ногу! Говорю вам, что сам видел - обе руки на месте, и одна - железная! И пальцами шевелит!..

- Нога?

- Рука!

- И я видел... - еще один голос начал было говорить что-то в поддержку визгливого, но тот немедленно перебил говорящего - видимо, опасаясь очередного ухода разговора в сторону.

- Так это еще не все! Кто Чэну руку железную ковал? Коблан Железнолапый, вот кто!

- Ну да, Коблан, - проскрипел старческий фальцет. - И что с того?

- А то, что и Чэн Анкор теперь Железнолапым стал! По-настоящему! И рука эта не просто так болтается, как язык у некоторых - Чэн ею, как живой, пользуется!

- Ври больше!

- Творцом клянусь - сам видел! Только не это главное... Иду я позавчера перед самым отъездом мимо квартала Су-ингра, гляжу - идет Чэн, и весь железный! Весь! Целиком!..

"Врет, - подумал я. - Не мог он меня видеть. Не был я возле квартала Су-ингра... А, какая разница - он видел или кто-нибудь другой!.. людям рты не заткнешь. Разве что ногу ему туда сунуть, как тому ракшасу..."

- Ну да?!

- Да! Железный! Видать, Коблан, когда руку ему новую приклепывал, малость промахнулся молотом - вот и пришлось плечо железное мастерить, а пока плечо делал - еще чего помял...

- Сказки все это! Болтаете невесть что!..

- А вот Саид руку железную тоже видел! Ведь видел, Саид?

- Ведь видел...

- Вот! А там, где рука - там и остальное...

- Остальное - это да, - прогудел бас с откровенной завистью. - Ежели оно железное, остальное-то, а еще лучше стальное, так это да... бабы, небось, с ума сходят...

Мы с Единорогом уже едва сдерживались, чтобы не расхохотаться. Интересные слухи, оказывается, гуляют по Кабиру и за его стенами!

- А голова у Чэна как - тоже железная? - полюбопытствовал невидимый старик.

- Сверху только. А лицо обычное. Из мяса.

- Так это что же получается - Коблан теперь железных людей плодить будет?

- Кто его знает... может, и будет. Ежели что, к примеру, оттяпают...

"Ладно, хватит подслушивать. Есть-то хочется! - рассердился я непонятно на кого. - А ну-ка!.."

И я решительно протопал вниз и уселся за стол неподалеку от развеселой компании. Единорога я в оружейный угол ставить не стал - по негласному уговору.

Толстый краснощекий хозяин появился почти сразу. Я заказал ему завтрак и через минуту на столе уже дымился аш-кебаб, завернутый в маринованные листья дикого винограда, белела в пиале чесночная подлива, возвышалась стопка желтых лепешек - и я жадно принялся за еду, изредка поглядывая на шумных спорщиков.

Через некоторое время визгливый сплетник - долговязый и смуглый детина с неожиданно мелкими чертами невыразительного лица - обратил на меня внимание.

Его глубоко посаженные глазки остановились на мне раз, другой - и вдруг он уставился на мою правую руку, не донеся до рта пиалу с вином. Я просто слышал, как лихорадочно трещат его заржавевшие мозги, сопоставляя увиденное с известным.

Наконец долговязый расплылся в широченной улыбке, видимо, придя к какому-то определенному выводу.

- Смотрите! - заверещал он, тыкая в мою сторону грязным пальцем. - Вот что значит мода! Теперь все хотят быть похожими на Чэна Анкора! Вон у него железная перчатка на руке, видите?!

Теперь уже все смотрели на меня. Я вежливо улыбнулся, прекратив на мгновение жевать.

- Тебя как зовут, парень? - нахально осведомился болтун. - Кабирец, да? Ты Чэна-то хоть однажды видел?

- Видел, - откусывая большой кусок кебаба, кивнул я, - каждый день, почитай, видел.

- Это где же ты его видел?

- В зеркале, - ответил я. - Когда брился по утрам.

4

...А потом мы снова ехали по Фаррскому тракту, и с осенних тутовников осыпались на обочину липкие спелые ягоды, а мы по-прежнему молчали - но молчали уже гораздо веселее, чем вчера, и солнце припекало вовсю, причем я поймал себя на том, что невольно улыбаюсь этому солнцу, а Единорог у седла весело звякает в ответ каждой моей улыбке.

Впрочем, улыбался я не только солнцу. Мне то и дело вспоминалась утренняя немая сцена в караван-сарае, испуганно-уважительные лица подвыпивших спорщиков за соседним столом; недоумение в их глазах, постепенно переплавляющееся в изумление...

"Вот и родился еще один слух, - думал я. - И пойдут дальше гулять легенды о Железноруком Чэне, и буду я в этих легендах обрастать железом с головы до ног... А ведь кто-то и впрямь видел меня в Кабире, одетого в доспех - то ли по дороге домой от Коблана, то ли при выезде из города; и по пути вчера нам люди встречались, и сегодня встретятся, и завтра... Так что слухи, похоже, будут преследовать меня по пятам и, скорее всего, обгонят; и ничего из попытки тихо выяснить, что к чему, у меня не выйдет..."

Ну и не надо! Глупо было бы рассчитывать остаться незамеченным, разгуливая по эмирату в этом-то железе! Дурак ты, Чэн... дурак и есть. Прав был Друдл-покойник.

При воспоминании о шуте что-то больно кольнуло внутри, и рука сама коснулась Единорога. Дурак я или не совсем дурак - но все равно я докопаюсь до сути... и пусть слухи торопятся, пусть бегут быстрее моего коня - я одновременно буду и приманкой, и охотником. Пожалуй, так даже лучше...

Тут я обнаружил, что мой меч уже давно разговаривает с Дзюттэ Обломком, и невольно прислушался к их беседе.

Единорог не возражал. Ну а у меня уже начало входить в привычку подслушивать и подглядывать.

- Дурак ты, Единорог! - прозвучал у меня в голове голос Обломка, и я невольно вздрогнул, натягивая поводья - до того этот голос и манера говорить напоминали покойного Друдла.

Или это Друдл напоминал Дзюттэ?

- Олух безмозглый, - продолжал меж тем Обломок. - Совсем как твой Придаток... Хорош он у тебя - нацепил на себя гору всякого-разного хлама, и рад! Чего это я с вами увязался?! Он же теперь, как статуя - даром что железный! Ну, и толку с этого?!

- Поживем-увидим, - философски заметил Единорог, и я с ним полностью согласился.

- Ага, увидим, - ехидно бросил Дзюттэ. - Вот на ближайшем привале и увидим!

Я понял, что шут-Блистающий специально дразнит Дан Гьена, как Друдл в свое время дразнил меня. Единорог это тоже отлично понимал, но подразмяться нам всем действительно не мешало, так что я лишь кивнул, а Единорог мирно согласился:

- Очень хорошо, Дзю. Так и сделаем.

- Хорошо, хорошо! - не замедлил передразнить его шут. - Это тебе хорошо! А со мной рядом этот паскудный недоделок умостился!

Не надо было иметь семи пядей во лбу, чтобы сообразить, кого Обломок имеет в виду. Конечно же, Сая Второго...

- Ты у нас доделок! - проскрипел в ответ не выдержавший Сай. - Тупица болтливый! И гарда у тебя...

Ах, лучше бы он помалкивал!

- А, так оно еще и разговаривает! - зловеще обрадовался Обломок. - Ему, видите ли, гарда наша не нравится! По-моему, тот, чье место в навозной куче, не должен встревать в разговор истинных Блистающих... верно, Единорог?

- Верно! - согласился мой меч. - Эй, Сай, видишь своих родичей?

Я сперва не понял, о чем это они. А потом обнаружил, что в стороне от тракта двое крестьян неторопливо перегружают в арбу, запряженную ломовой пегой лошадью, целую гору навоза. Грузили навоз, как положено, вилами. Собственно, я не очень-то знаю, как положено грузить навоз, но не руками же в нем копаться!

А металлические наконечники трехзубых вил, средний зуб которых был существенно длиннее боковых, отгибающихся в разные стороны, и впрямь весьма напоминали по форме торчащий у меня за поясом Сай. Похоже, крестьянские вилы действительно могли оказаться его дальними предками, как верно заметил Дзюттэ.

- Что?! - возмутился Сай, тоже сообразивший, что к чему. - Меня, подлинного Блистающего, известного древностью своего рода, которые ведет начало...

- Из дерьма, - прозаически закончил за него Обломок. - И в него же вернется!

- Хорошая мысль, Дзю, - с удовольствием поддержал шута Единорог. - Вот в ближайшем караван-сарае отыщем палку подлиннее, примотаем к ней этого умника, затем попросим пару Придатков спустить шаровары и потрудиться во имя великой идеи - и пусть наш друг займется тем, чем ему положено!

- Да я... да вы... - если бы Сай был человеком, я сказал бы, что он задохнулся от обиды. - Мерзавцы вы, а не Блистающие!

Я более тесно соприкоснулся с Единорогом и мысленно прошептал ему:

"Ты бы лучше попробовал выяснить, куда делись его дружки! Хоть Блистающие, хоть люди... или хотя бы одни Блистающие, потому что людей мы наверняка найдем там же!"

- Уже пробовали, - ответил Дан Гьен, и я не сразу понял: отвечает он мне вслух или так же мысленно, как и я. - Молчит, подлец... Ничего, мы с Дзю его разговорим! Чем и занимаемся...

Я понимающе кивнул и снова вернулся к роли пассивного слушателя.

Дзюттэ явно заметил, что Единорог отвлекся от разговора, как если бы он с кем-то беседовал помимо Блистающих, но вида шут не подал.

- Это ты здорово придумал, Высший Дан Гьен, - подчеркнуто церемонно признал Обломок. - Небось, у меня научился... Дело говоришь! Чем таскать за собой эту обузу, лучше его к полезному труду пристроить. Местность тут сельская, лошадей с овцами невпроворот, да и Придатки не брезгуют пару раз в день под куст присаживаться - так что без работы не останется, со всех трех концов рыть станет...

Сай гордо молчал - но, похоже, он всерьез начинал верить в возможность такой, мягко сказать, незавидной участи. Допекли его мои приятели! А где обида да страх, там и разговоры. Есть, есть ему о чем поговорить, а нам послушать!..

- Ладно, хватит о навозокопателях, - заявил Обломок. - Время не ждет. Как найдем подходящее местечко - так и по-Беседуем всласть, пусть попотеет в железе... Эй, Заррахид, ты как насчет Беседы?

- Всегда с удовольствием, - качнул рукоятью Заррахид, до того молчавший и лишь ритмично постукивавший о бедро Коса ан-Таньи.

Разрешения вступить в разговор эсток спрашивать не стал. Еще бы - он теперь свободен, как и Кос!.. поскольку мой меч оказался ничуть не умнее меня самого, уволив Заррахида с должности... с той же самой должности, с какой я уволил ан-Танью, только разве что без письменного приказа.

А результат оказался одинаковым.

Я снял руку с Единорога и задумался о перемене в поведении Коса. После увольнения мой дворецкий неожиданно преобразился: спал, сколько хотел, заказывал блюда дороже, чем я, зачастую ехал впереди меня и полюбил размышлять вслух о "некоторых бездельниках". Я уж было подумывал принять его обратно на службу, заверив необходимые бумаги в ближайшем городе - да только не знал, согласится ли Кос?

Я бы на его месте ни за что не согласился.

Потом я случайно задел локтем Сая Второго - и мысли мои вернулись к Блистающим, прошедшим Шулму и устроившим эмирату кровавую баню. С целью спасения мира Блистающих. М-да... простая, однако, штука - жизнь! Ни тебе мифических убийц-ассасинов, ни зловещих Тусклых с теплым клинком - а есть себе за горами-пустынями какая-то Шулма, которой до нас восемьсот лет тянуться, и есть бежавшие оттуда наши же Блистающие, узнавшие вкус крови.

А что им оставалось - скажи, Чэн-умница?! Этому Саю навоз в Кабире мешать - счастье после Шулмы! Ведь они, небось, объясняли - им не верили; доказывали - их не поняли или не захотели понять; и тогда они начали нас спасать. Как могли, как умели, убеждая кровью, смертью...

И убили Друдла!

Вот не умею я спокойно рассуждать... Как вспомню последний бой шута, так готов Сая этого узлом завязать! Я руку свою родную, отрубленную - и то простить готов, а Друдла никогда и никому не прощу.

Радуйтесь, Блистающие из Шулмы - нашли вы последователей! Чэна Анкора с Единорогом... и пошли последователи по следу вашему.

Радуйтесь и ждите!

Правда, вряд ли много таких, как я, наберется. Кто еще сумеет (или захочет) узнать цену крови, и звону сломанного клинка, и звуку, с каким входит в тело отточенная сталь?

Не успеть вам, беглецам... не переучите. Даже если у вас - у нас! - есть в запасе несколько лет. Три. Пять. Десять. Все равно - не успеете. Мало найдется людей и Блистающих, способных понять; еще меньше - способных отказаться от идеала, от искусства и изящества Бесед ради жестокой науки убивать. Пусть даже и во имя будущей жизни - своей и своих близких.

Мало. Даже если каждый будет стоить десяти, двадцати шулмусов - что с того? И грозой пройдет по эмирату Джамуха Восьмирукий...

Ну а допустим, что ваш план, беглецы, удался! Чем тогда мы будем лучше тех же шулмусов? Живее - будем, а вот лучше ли?.. И покатится вспять время, отбрасывая нас к эпохе варварских войн, тяжелых доспехов и Диких Лезвий.

Что лучше?

И есть ли третий путь?

Путь Меча?

Одно было ясно - мир стремительно меняется, и никогда уже ему не быть таким, как раньше... мир - он ведь тоже один.

Глава одиннадцатая

1  

Чуть в стороне от дороги нашлось прекрасное местечко для Беседы. Мы слезли с коней, у Коса в руке немедленно оказался обнаженный эсток, и они принялись методично накручивать "Большую спираль Огня", которую я до того видел в их исполнении всего дважды.

Сам я почти не разминался. Вот ночью, на постое, выйду я тихо во дворик и погляжу всерьез, как жить мне в новой одежке да за какой конец меч держать. А сейчас - пустое это дело, баловство и больше ничего. Ночью, ночью подойдем к коню неизведанного с уздечкой умения - тут спешить ни к чему, мы теперь ученые...

...Кос встал напротив - и мы поклонились друг другу, тщательно соблюдая этикет. За нами никто не наблюдал, но ритуал - это для себя, а не для других.

Повинуясь подсказке Единорога и полностью с ним согласный, я положил левую руку на рукоять Дзюттэ.

- Не возражаете? - спросили мы с Дан Гьеном одновременно у Коса и Заррахида.

- Пожалуйста, - вежливо улыбнулся ан-Танья, и сверкнул на солнце эсток.

Улыбки и блеск - вещь хорошая, а добрый выпад - лучше. Посмеиваясь над собственным пафосом, я ушел от рванувшегося вперед Заррахида (или Коса?), Единорог проводил со-Беседника чуть дальше, чем тот намеревался пройти, и я попытался пустить в ход Дзюттэ - ну а он, соответственно, попытался пустить в ход мою левую руку.

Нет, зря я все-таки считал раньше, что работать двумя клинками - это то же самое, что спать с двумя женщинами.

Это гораздо хуже.

И с первого раза вообще не выходит.

- Твоему болвану-Придатку, Единорог, надо и вторую руку отрубить, а вместо нее железную приделать, - огрызнулся Обломок. - Я его веду, а он...

Я ничего не ответил, потому что Кос резко шагнул ко мне, и острие Заррахида замерло на волосок от зерцала моего доспеха.

- Ну и колол бы, - заметил я ан-Танье. - Чего испугался?

И выпятил бронированную грудь.

Бывший дворецкий немного смутился.

- Непривычно как-то... попробовать надо, - пробормотал он, пряча глаза.

- Пробуй!

Мы сошлись, я специально открылся, но острие эстока и на этот раз замерло на том же расстоянии.

- Не могу, - дрогнул эсток, а на лбу у Коса выступили мелкие капельки пота.

- Ладно, хватит на этот раз, - смилостивились мы с Единорогом, и даже Обломок не сообразил, что все встало с ног на голову, и Беседа превратилась чуть ли не в экзамен для Коса и Заррахида.

- Вот на постое повешу я доспехи на стенку, - властно бросил я, закрепляя успех, - там и поучишься. Авось, пригодится...

Кос неуверенно кивнул.

-...На кого это ты во время Беседы отвлекался? - мрачно осведомился Дзю, когда мы снова выехали на тракт. - И вообще, Единорог - у тебя что, второй клинок вырос?!

"Сказать ему, Чэн?"

"Скажи, - согласился я. - Все равно ведь придется, рано или поздно."

- С Чэном.

- С этим косоруким Придатком?! - удивлению Дзю не было предела.

- Точно, косорукий, - проворчал из-за пояса Сай. - И вообще вы тут все Грозовым Клинком ударенные. Меня бы тому Придатку, что с эстоком, во вторую руку - мы б с Заррахидом вам всем...

- А тебя, Вилорогий, никто не спрашивает, - перебил его Дзюттэ. - Во вторую руку его... Твое место - сам знаешь где! Я б тебе этого места целую кучу навалил бы - да жаль, не умею...

2

...И был день, и был вечер, и был очередной караван-сарай, как две капли воды похожий на первый; и были мы, подъехавшие к нему и привязавшие коней у коновязи.

Первым в харчевню, из которой неслись запахи, способные поднять мертвого из могилы, вошел Кос. Он с порога неспешно оглядел собравшихся, немного подождал, пока к нему подбежит хозяин - обладатель хитрющей длинноносой физиономии - и затем провозгласил с барственной ленцой:

- Ужин на двоих!.. Ну, и келью получше!

После чего Кос слегка посторонился, и вошел я. Глазки хозяина широко раскрылись и полезли даже не на лоб, а куда-то к оттопыренным ушам, отчего нос вытянулся еще на локоть, словно желая обнюхать меня с головы до ног.

Похоже, хозяин и впрямь решил, что я весь железный.

А путников в харчевне оказалось всего двое - ужинавший в углу пожилой крестьянин, чье двузубое копье в полтора роста стояло прислоненным к стене, и высушенная временем старуха с морщинистым крохотным личиком, и видом и цветом напоминающим передержанный в кладовке урюк. Правда, на этой урючине при моем появлении остро сверкнули неожиданно внимательные и любопытные глаза. Сверкнули - и погасли. Словно пеплом подернулись.

Рядом с глазастой бабкой стояло нечто, длиной почти с копье крестьянина, но расширяющееся с обоих концов и аккуратно замотанное в тряпки.

Что это было за оружие и оружие ли вообще - этого я так и не смог угадать.

Мы с ан-Таньей уселись за стол по соседству со старухой, который показался нам наиболее удобным. Почему - не знаю. Остальные столы на вид были точно такими же.

Пока удравший на кухню хозяин поспешно собирал нам ужин, старуха исподтишка разглядывала нас с неослабевающим интересом. Еще бы! Небось, у дряхлой сплетницы уже чесался закаленный в словесных боях язычок... Собственно, я бы и сам - месяца этак с три назад - увидев в харчевне человека в железном наряде, стоял бы столбом и пялился на него, забывая даже жевать.

А старушка жевать не забывала.

- Далеко путь держите, молодые господа? - осведомилась наконец она. Голос у бабки оказался под стать глазам - низкий и чистый, без старческой хрипотцы.

И чем-то неуловимым похож на голос эмира Дауда. Бред, конечно, но - чего в жизни не бывает?!

Я со скрежетом неопределенно пожал плечами. А Кос, которому явно понравилось чувствовать себя молодым господином в его сорок пять лет, бодро сообщил:

- В Мэйлань едем. Из Кабира.

- Попутчики, значит! - возрадовалась словоохотливая бабка. - Это хорошо, это чудесно... только я из Дурбана еду, по делам там была, а в Кабир не заезжала, нет... мечталось старой на столицу хоть одним глазком взглянуть, а вот не довелось, дела не пустили...

Какие-такие у нее в Дурбане были дела, и почему они не пустили ее в Кабир - об этом старуха умолчала. Или забыла сказать. Или попросту сочла свои дела недостойными внимания двух замечательных молодых господ. Или двух замечательных молодых господ сочла недостойными посвящения в свои замечательные дела. Или...

А, пошла она в Шулму вместе со своими делами! Не больно-то и интересно...

- Матушка Ци, - представилась между тем старуха, намекая тем самым на необходимость ответных действий с нашей стороны.

- Весьма рады знакомству, - вежливо улыбнулся Кос. - Кос ан-Танья из Кабира.

Я тоже улыбнулся, следуя примеру Коса, но улыбка вышла довольно кислой.

- Э-э-э... Чэн.

- Чэн Анкор, - машинально добавил обстоятельный Кос, а я мысленно пожелал ему убраться под седалище к Желтому богу Мо.

- Уж не из тех ли Анкоров вы, молодой господин, что зовутся Анкорами Вэйскими? Или вы из Анкор-Кунов? - аж прослезилась бабка, одновременно заглатывая здоровенный кусок лепешки с сыром. Я б таким куском сразу подавился бы и умер в мучениях. - Вот уж не ждала, не чаяла...

Тут, на наше счастье, появился хозяин с долгожданным ужином, прервав болтовню любопытной Матушки Ци, и мы с Косом принялись за еду - причем Кос принялся с завидным рвением и скоростью. Хозяин уважительно поглядел на ан-Танью и отошел, позвякивая висевшим на боку длинным кинжалом без гарды, вложенным в ножны багряного сафьяна с бронзовыми накладками.

Остаток ужина прошел в молчании. Потом мы поднялись в выделенную нам келью - родную сестру вчерашней - еще позже вышли проследить за обращением служителей с нашими лошадьми, выяснили, что лошади давным-давно распряжены и усердно хрупают овсом, и с чистой совестью вернулись в келью, где сели играть в нарды.

Я выиграл у Коса восемь динаров.

А он мне их не отдал.

К этому времени успело стемнеть.

Совсем.

3

...Мы спустились во внутренний дворик караван-сарая, где было очень темно. Интересно, а чего я ожидал ночью в неосвещенном дворе? Луна спряталась за случайное облако, лишь слегка присыпав светящейся пудрой верхний край своего временного убежища, и какие-то две нервные звезды подмигивали нам из-за глинобитного дувала.

Впрочем, особого освещения нам и не требовалось. Кос сразу же отошел к дувалу и сел спиной к нему, скрестив ноги и укрывшись плащом - темное на темном, недвижный валун у подножия сгустившейся ночи с двумя моргающими глазами-звездами.

Я свистнул ан-Танье и плавно бросил ему Сая Второго рукоятью вперед. Еще недавно я сказал бы: "Бросил сай", но теперь-то я знал, что Сай живой и говорить о нем следует, как о живом. Я бросил, услышал шорох Косова плаща - и все. Раз не было звука падения, значит, ан-Танья поймал Сая и положил рядом с собой.

Вот и пускай полежит.

Для начала я просто походил по дворику туда-сюда, поднимая и опуская руки, наклоняясь в разные стороны, передвигаясь то боком, то вприпрыжку - короче, привыкая к новому ощущению тела, заключенного в доспех.

Затем я упал. Полежал. Встал. Снова упал. Перекатился на левый бок... на правый... показал язык любопытным звездам и вскочил.

Неплохо, если для начала. Падаю шумно, но вполне прилично.

Я высоко подпрыгнул, приземлившись на колени, кувырком ушел вперед, застывая в позиции низкого выпада - и обнаружил обнаженного Единорога у себя в правой руке.

Мы ничего не сказали друг другу. Что значат слова для тех, кто способен слиться воедино теснее объятий влюбленных, ближе матери и ребенка в ее чреве, неразрывнее двух смертельных врагов, сцепившихся в решающей схватке?! Язык Единорога - язык Блистающих - был ближе к тому, что переполняло нас обоих, но и он не годился для выражения очищенных от рассудочной шелухи чувств и слившихся в единый порыв движений.

Вот мы и не говорили.

Мы двигались. Словом можно обмануть, и я не хочу никого обманывать, описывая это словами; движением обмануть нельзя. Настоящий удар не бывает неискренним.

...Я не думал о том, что делаю. Сознание мое было свободно, и я почему-то вспомнил сперва своего отца, Янга Анкора, а потом и деда Лю. В роду Анкоров существовало две главные родовые ветви - Анкоры Вэйские и Анкор-Куны, южане и северяне, но за столетия смешанных браков эти ветви срослись почти намертво. Мой дед Лю - как и я - по внешнему виду был чистым южанином: невысокий, стройный, жилистый, с буйным, но отходчивым характером и способностью моментально вспыхивать по любому поводу и без повода. В его старшем сыне и моем отце, спокойном и неторопливом Янге, волею судеб повторились в основном северные черты: мощное телосложение и уравновешенный нрав, ленивая грация крупного зверя и умение незаметно избегать любых столкновений. Впрочем, отец в последние годы жизни с Единорогом в руках выигрывал у деда, вооруженного Большим Да, одну Беседу из двух.

Это было немало. Это было даже очень много. Могучий Янг с легким Единорогом и маленький Лю с огромным Да-дао. На их Беседы сходился посмотреть чуть ли не весь Кабир.

Мой отец погиб, когда мне было семнадцать лет. Погиб нелепо, по-глупому: взбесившаяся лошадь понесла по краю обрыва, случайная осыпь и... и все. Дед пережил его на восемь лет и тихо умер в своей постели пять лет тому назад. Но к Единорогу дедушка Лю с тех пор ни разу не прикасался, отдав его в мое безраздельное пользование (до того я брал Единорога лишь во время обучения - вернее, мне его давали - а так я носил точно такой же прямой меч Дан Гьен, только чуть-чуть худшей проковки.)

Дед забрал мой первый меч себе, отдав Большого Да своему племяннику, который прошлым летом уехал с ним в Мэйлань - и будь проклята черная лихорадка, что за неделю свела в могилу нестареющего Лю Анкора!

В нашей семье бытовало одно предание - о том, как наш божественный предок Хэн в великую засуху спас первую виноградную лозу бога виноделия Юя, и в благодарность получил от божества бочонок вина и дар "пьяного меча". Каким образом Хэн спасал эту лозу и чем он ее поливал и удобрял - об этом Анкоры предпочитали не рассказывать посторонним во избежание кривотолков. Но дальше в предании говорилось, что предок Хэн, не очень-то доверяя лукавому богу, сперва отхлебнул из бочонка один-два глотка и сразу после этого взял в руки "пьяный меч". Но погода стояла жаркая, и вспотевший Хэн вскоре выпил целую пиалу, потом перелил часть бочонка в жбан и осушил его единым глотком (ох, здоровы пить были предки!), а вскоре и в самом бочонке показалось дно.

С тех пор и делятся мастера "пьяного меча" на "пьяниц одного глотка", "пьяниц с пиалой", "пьяниц со жбаном" и "пьяниц с бочонком".

Мой дед Лю был большим мастером "бочонка" - и когда он метался по турнирной площадке с "мертвецки пьяным" мечом в руке, успевая упасть лицом вперед - плашмя! - и мгновенно перейти к "Фениксу, взмывающему в грозовое небо", то на это стоило посмотреть.

Но и не меньше стоило посмотреть на его сына Янга, чей "Феникс" был вдвое тяжеловеснее, и, прежде чем взмыть в "грозовое небо" сперва "расправлял крылья", затем "бил клювом на четыре стороны света" и лишь после...

Собственно, взмывать зачастую уже не приходилось, поскольку у со-Беседников, попавших под клюв могучего феникса Янга, возникали большие неприятности.

Вот такие-то дела... Просто-напросто сыну и внуку Чэну Анкору, надевшему доспех аль-Мутанабби, пришлось стать меньше похожим на своего деда и больше - на отца. Ладно, запомним - в доспехе мне больше жбана не выпить.

Ну и не больно-то хотелось... я ж не божественный предок Хэн, мне лозу не поливать.

4

...Мы замерли, и некоторое время я стоял, не двигаясь, и прислушиваясь к самому себе. Дыхание сбилось лишь самую малость и почти сразу же восстановилось, тяжести доспеха не ощущалось вовсе, словно он стал второй кожей и прирос к телу; само тело от ног до кончика клинка Единорога было легким и послушным.

- Ну? - бросил я в сторону мрака по имени Кос. - Как?

- Ничего, - ответила темнота. - Вполне.

В устах ан-Таньи - тем более нового, независимого ан-Таньи - это было невероятной похвалой. Впрочем, я мог и не интересоваться его мнением. Я и сам знал, что - вполне.

Мы знали. Я-Единорог.

Наступала очередь Дзюттэ. Я аккуратно и бережно опустил возбужденного Дан Гьена в ножны и вынул из-за пояса подозрительно тихого шута.

И вновь стал ходить по двору кругами, помахивая Дзюттэ в воздухе, привыкая к его балансу и рельефу рукояти. Правую, железную руку я намеренно держал подальше от Единорога - мне хотелось поближе познакомиться с шутом-Блистающим без посредничества моего меча.

Работая Единорогом, я обычно держал пальцы левой руки собранными в незамкнутое кольцо, то есть сжимая воображаемую пиалу, или смыкал прямые указательный и безымянный, собрав остальные пальцы к центру ладони - отчего ладонь начинала походить на своеобразный меч.

Так, держа Дзю в левой, я смогу одновременно "взять пиалу"... это хорошо. Это привычно. Хотя теперь уже и не очень-то нужно. Поехали дальше... баланс, вроде, пойман... интересное дело - Обломок в два с лишним раза короче Единорога, а весит, почитай, столько же! Колоть им бессмысленно - он тупой; рубить тоже глупо - разве что по голове кому-нибудь попадешь...

Что ж это выходит, шут? Оказывается, ты для нападения совсем-совсем неприспособленный?! И переучивай тебя или не переучивай - ты все равно для убийства не шибко годен? Все Блистающие могут в принципе переучиться и убивать людей, да не хотят, - а ты даже если и захочешь, то все равно не сможешь!

Вот и Друдл, пусть и с Детским Учителем в руке - хотел, да не смог... а вот их обоих - и захотели, и смогли!

Так, не будем погонять коня ненависти... не ко времени. Как же тебя перехватывать, Обломок ты этакий, чтоб ты из прямого хвата в обратный лег? А если...

И тут я отчетливо почувствовал, как Дзюттэ дрогнул в моей руке, пытаясь помочь, подтолкнуть, подсказать...

- Нет уж, погоди, - вслух сказал я, прекрасно понимая, что без помощи Единорога Обломок меня не услышит, а услышав - не поймет. - Дай-ка я сам сперва разберусь, что к чему... сам.

В общем, при определенной сноровке дело оказалось не очень сложным. Я еще раз мысленно представил, как увесистый Обломок вращается вокруг моего запястья, как после четверти круга я прихватываю большим пальцем его гарду-лепесток, удобная у тебя гарда, шут, зря над ней Кабир смеялся, дураки они все! - и к концу оборота Дзю уже...

- Ну, теперь давай, шут! - выкрикнул я.

...и через мгновение лихо крутанувшийся Дзю уже лежал вдоль моего предплечья, лязгнув о металл поручня... или наруча, или как там этот железный нарукавник называется.

- Молодец, - прошептал я, имея в виду то ли себя, то ли Обломка, то ли нас обоих вместе.

Продолжая крутить Дзюттэ, то и дело меняя хват, я прикидывал, как можно на Обломка - вернее, на руку, защищенную им, - ловить чужой клинок. Получалось, что ловить можно по-всякому и довольно неплохо. На такой толстый брусок (прости, Дзю!) и Гвениля поймать не страшно, если вовремя спружинить.

Главное - чуть проскальзывать во время столкновения, и тогда бьющий клинок вполне способен застрять между Дзю и лепестком его гарды. А там - резкий рывок с поворотом, и Блистающий вылетает из рук, его держащих, или...

Или одним Блистающим в мире становится меньше. Был бы жив Шото, он бы со мной согласился.

...Я поймал себя на том, что понятия мои и Единорога так тесно переплелись в моей голове, что я сам путаю их и не замечаю этого. Говорю "Гвениль", а представляю себе Фальгрима, и Беловолосый настолько сливается в моем мозгу со своим двуручным эспадоном, что мне, в общем-то, уже все равно - как называть получившееся двойное существо.

Опять же Кос с его Заррахидом... наши отставные дворецкие. И не только они...

Я отругал себя за посторонние мысли - думать о чем угодно я могу позволить себе только с Единорогом, да и то не всегда - и продолжил изучать Дзюттэ. Нет, не изучать - знакомиться; и не я с ним, а мы друг с другом. На равных. Это я чувствовал и без Единорога.

М-да, если со-Беседник вовсе не со-Беседник, и не имеет никакого желания останавливать свой удар - то такой вот Обломок для человека с незащищенными руками просто находка! Чуть ли не отец родной, благодетель и спаситель...

И при этом палач для Блистающих!

А ведь ты не мог не знать этого, шут... Ты обязан был это знать. В какие ж времена тебя ковали, для чьих рук?! Сколько тебе лет, Дзю?

"Сколько тебе лет, Дзю? - эхом отдался у меня в сознании голос Единорога, очень похожий на мой собственный, и я ощутил, что стальные пальцы крепко сжимают рукоять. - Сколько?"

- Много, - глухо буркнул Дзюттэ, и его ответ был подобен скрежету клинка о наруч. - Много мне лет. Слушай, Единорог, а ты действительно... ну, ты и вправду с ним, со своим... разговариваешь?

По-моему, он хотел сказать "со своим Придатком", но поостерегся.

- Да, - коротко отозвался Единорог-Я.

- А сейчас... кто из вас спрашивал, сколько мне лет?

- Не знаю, - задумчиво прошелестел Единорог-Я. - Кажется, оба. А какая разница, Дзю?

- Разница? - медленно протянул Обломок. - Не в разнице дело... А он один - Чэн твой - может мне что-нибудь сказать? Пусть через тебя, но - один?

"Скажешь? - беззвучно обратился ко мне мой меч и с готовностью расслабился, пропуская меня вперед. - Давай!.."

- Я... - начал было я и почувствовал, как шорох клинка в ножнах, еле заметное покачивание, трепет кисточек - как все это становится речью, словами, понятными и доступными нам: Единорогу, Обломку и мне.

- Я... мне... очень жаль, Дзю, что Наставника убили. Честное слово, просто очень жаль. Если б мы с Единорогом знали тогда... если б мы понимали!..

Ну вот, как с покойным Друдлом говорю! Косноязычным становлюсь, слова все куда-то разбегаются, и чувствую себя уже и не дураком, а полным недоумком. До каких пор это будет продолжаться?!

- Спасибо, - очень тихо и серьезно произнес Дзюттэ Обломок, и еще раз провернулся у меня в руке. - Спасибо и... завидую. От души.

А потом добавил более привычным тоном:

- Везет же дуракам! Правда, не всем. Ну тогда не вцепляйся в меня на перехвате со всей дури, я ж тебе не кебаб недожаренный...

5

И я кивнул, вняв дельному совету. Действительно, теперь перехват получался куда легче (я бы даже сказал - изящнее), и Дзю почти без лязга сам ложился вдоль предплечья, а когда было надо - стремительно бросался вперед, заклинивая невидимого Блистающего, уводя его в сторону, вырывая из чужих пальцев...

Я и сам не заметил, как в правой, железной руке у меня оказался Единорог, и в свете выкарабкавшейся наконец из-за облака луны тусклым маревом развернулись "Иглы Дикобраза"; длинные уколы и кистевые удары Единорога сменялись короткими и азартными всплесками Дзюттэ, и все получалось само собой - хотя в каноне ничего подобного и близко не было.

Похоже, все в порядке. Ну, не то чтобы совсем в порядке - воду из этого колодца можно еще черпать и черпать, добраться до дна, пробить его и черпать снова - но для первого раза все складывалось достаточно неплохо. А о том, что на мне доспех, я вообще напрочь успел забыть...

Закончив, я посмотрел туда, где все это время сидел Кос - и обнаружил, что ан-Танья под дувалом отсутствует. Впрочем, как тут же выяснилось, отсутствовал он только под дувалом. А во всех остальных местах двора Кос присутствовал - причем, по-моему, во всех местах сразу. Ан-Танья творил что-то невероятное, став удивительно похожим на моего собственного дедушку - ну просто зависть брала, до чего ловко, хотя и не совсем привычно для моего взгляда, он орудовал почти неразличимым из-за скорости и скудного освещения эстоком!

Через мгновение я заметил, что во второй руке Коса со свистом вертится Сай Второй. Оставалось только диву даваться, как быстро наши бывшие дворецкие сумели найти общий язык с этим неприятным трехрогим нахалом!..

А потом Кос закончил свою невообразимую импровизацию, крутнул напоследок Сая, взвизгнувшего от удовольствия - и оказался напротив меня с двумя клинками в руках. Я посмотрел на ан-Танью, сделав чрезвычайно серьезное выражение лица, и мы подчеркнуто церемонно поклонились друг другу.

Поклонились, выпрямились и... застыли. Потому что я - Единорог-Я или Я-Единорог?.. неважно! - потому что мы видели, понимали, чувствовали - сейчас двигаться нельзя. Вот мы и стояли, а мгновения растягивались, сливались, их уже нельзя было отличить одно от другого - и никто не смог бы определить, когда именно моя передняя нога поползла чуть в сторону, и слегка изменился наклон Дан Гьена, а Дзюттэ приподнялся вверх самую малость...

Мы не осознавали этого. Просто Я-Единорог-Дзюттэ чуть-чуть изменился - и в ответ, уловив это, начал меняться Кос-Заррахид-Сай, но промедлил, и тогда мы поняли-увидели-почувствовали, что теперь - можно.

Можно.

Во имя Ушастого демона У, как же это было здорово! Не было врага, не было язвительного Дзюттэ и противного Сая, не было злобы, и ненависти не было - была Беседа, Беседа Людей и Блистающих, и все в ней были равны, и думать было некогда, ненавидеть некогда, и лишь где-то на самой окраине сознания пульсировало удивленное восхищение...

Вот как это было.

А слова - это такая бестолковая вещь... бестолковая, но, к сожалению, необходимая.

6

- Смотрю я на вас, молодые господа, и давно уже, надо заметить, смотрю, давно-давненько и пристально-пристально смотрю, в оба глаза и... так о чем это я? Ах да... - смотрю я на вас, молодые господа, и прям-таки сердце радуется...

Ну понятное дело, это была неугомонная Матушка Ци! Я остановился на середине удара, переводя дух, и мысленно еще раз обозвал ее "старой любопытной урючиной". Даже если это и было невежливо. А подсматривать за людьми по ночам (да хоть бы и днем!) - вежливо?! И откуда она взялась на нашу голову?

Тем временем Матушка Ци соизволила подойти поближе. В руках у нее был все тот же странный предмет, виденный нами в харчевне и по-прежнему аккуратно замотанный в тряпки.

- Сколько на белом свете живу, - продолжала бубнить старуха, - отродясь такой изысканной Беседы не видела! Даже самой захотелось молодость вспомнить, кости старые поразмять! Не соблаговолит ли кто из молодых господ снизойти к старушке, по-Беседовать с ней по-свойски?.. а то бессонница бабку вконец замучила...

Мы с Косом переглянулись. Было совершенно ясно, что просто так старуха от нас не отвяжется. Да и вообще - отказывать женщине, предлагающей Беседу... неловко как-то.

Кос чуть заметно кивнул и выступил вперед.

- Отчего же? - проникновенно сказал ан-Танья, склоняя голову. - Я с огромным удовольствием по-Беседую с вами, Матушка Ци.

- Вот и спасибо, молодой господин, - мигом засуетилась старуха, - вот уж спасибо так спасибо, всем спасибам спасибо, вы только обождите минуточку, я сейчас...

И принялась с изрядным проворством разматывать тряпки, под которыми скрывался ее загадочный Блистающий.

Он являлся нашему взору по частям. Одно было несомненным - длинное древко в рост Матушки Ци. Зато все остальное... Сперва от тряпок очистилось лопатообразное лезвие со скругленными краями - и я тут же вспомнил детские сказки о песчаной ведьме-алмасты, любившей на таких вот лопатах сажать в тандыр непослушных мальчиков Косиков. Так сказать, для запекания в чуреках. Потом на другом конце древка обнаружился полумесяц с торчащими вверх рогами. Ну и довершали все это многочисленные колокольчики-бубенчики, кисточки и ленточки, прикрепленные к этому чуду со всех сторон.

Это было не оружие, а, скорей, со-оружение. Посох, топор, алебарда, рогатина, двузубец и ритуальный символ одновременно. Я косо усмехнулся и ощутил странную дрожь Единорога.

"Кто это?" - спросил я, поглаживая стальными пальцами рукоять своего меча.

- Это Чань-бо, - вместо Единорога ответил Дзюттэ. - А ну-ка, не будем лишний раз выставляться...

И чуть ли не сам полез ко мне за пояс, но позади, со спины, а я, уж не знаю зачем, постарался держаться к загадочному посоху лицом.

"Это Чань-бо, Чэн", - тихо сказал-подумал Единорог.

"Кто-кто?"

Единорог повторил мой вопрос вслух - видимо, для Обломка. Зачем он это сделал - я не понял, да и не очень-то стремился понять.

- Слушай, Единорог, - обидно скрежетнул из-за моей спины Дзюттэ, - оказывается, твой мэйланьский придурок... то бишь Придаток не знает, кто такие Чань-бо! Чему их в Мэйлане только учат! Я, кабирец, и то...

- Во-первых, теперь уже не "мой", а "наш", - раздельно и отчетливо прозвенел Единорог, и Дзюттэ примолк. - Наш, и не Придаток, а человек. Во-вторых, Чэн родился и вырос в Кабире, и в Мэйлане никогда не был - как его отец и дед. И в-третьих, не забывайся, Дзю...

И уже ко мне:

- Чань-бо в Мэйлане, Чэн, это как бы Дзюттэ в Кабире с точностью наоборот. Дзюттэ вечно в толпе, а Чань-бо, Посохи Сосредоточения, любят одиночество; Дзю язвит и суетится, а Чань-бо спокойны и рассудительны, и обидных глупостей не говорят. Есть такая вэйская поговорка: "Хочешь совета - иди к Чань-бо. Он помолчит, и ты уйдешь окрыленным."

- Отшельники, - подбросил я нужное слово.

- Примерно, - согласился Единорог.

- И это... нижайше прощения просим, - снова встрял Обломок. - Эй, Однорог, передай своему, чтоб не выкидывал меня в болото, а то с него станется...

- На дороге Барра ни одного болота нет, - серьезно сказал Я-Единорог. - А жаль.

- Будет нужда - и болото отыщется, - буркнул Дзю и больше не высовывался.

...А Беседа Коса и Матушки Ци уже была в самом разгаре. Старуха скакала из стороны в сторону с той неуклюжестью, которая дается лишь опытом и годами ежедневных изнурительных занятий, - я просто влюбился в нее за эти считанные секунды! - а ее разнообразнейший Чань-бо и впрямь то норовил поддеть Коса на свою лопату, то старался забодать его рогами полумесяца, то хотел насмерть запугать звоном колокольчиков и мельтешением лент.

Впрочем, мой отставной дворецкий держался молодцом, не роняя нашей с ним чести, а также не роняя уверенно мелькавшего Заррахида и лихо свистевшего Сая, уже успевшего оборвать с Посоха Сосредоточения одну ленту и теперь гоняющегося за крайним правым колокольчиком.

Я одобрительно цокнул языком и подумал, что когда бабка прокручивает Чань-бо через спину, согнувшись при этом иероглифом "гэ", - да, я, пожалуй, даже в доспехе рискнул бы пойти перекатом на девять стоп вперед и от земли, не вставая, тем самым косым выпадом, который так любил смотреть незабвенный крис Семар, то бишь Кобланов подмастерье...

И вдруг все замерло. Двурогий конец Чань-бо застыл у горла ан-Таньи, скользнув мимо усов припоздавшего Сая Второго, а острие Заррахида резко остановилось у живота старухи. По-моему, бабка успела чуть раньше. Хотя случай был спорный, и на турнире обязательно Беседовали бы заново.

Ну и ладно... не на турнире, однако!

- Благодарю за приятную Беседу, - нимало не запыхавшись, заявила Матушка Ци, еле заметно улыбаясь.

- Ответно благодарен, - Кос подумал и выдал тройной церемониальный поклон с мелким отскоком, и я просто ошалел от этого, - за истинное наслаждение! Всегда рад Беседовать с вами, Матушка Ци...

Старуха принялась сноровисто обматывать тряпками своего Чань-бо, а Кос подошел ко мне. Вид у него был слегка сконфуженный.

- Видел? - только и спросил он.

- Видел, - только и ответил я. И у бедра согласно качнулся опущенный в ножны Единорог.

Возле Коса бесшумно, как тень, возникла Матушка Ци. Ее драгоценный Чань-бо вновь был надежно укутан. Старуха как-то незаметно обогнула меня и ан-Танью, оказавшись чуть ли не у меня за спиной, и взгляд ее буквально вцепился в торчащего из-за пояса Дзюттэ.

"Интересно, - подумал я, - от кого это Обломок прятался? От бабки? Вряд ли... Скорей всего, от посоха. Знакомы они, что ли?.."

- Откуда у вас... это? - коротко и внятно спросила Матушка Ци.

- Это... - отчего-то растерялся я. Ну как я ей объясню, что это Дзюттэ Обломок, шут ятагана Шешеза фарр-ла-Кабир?!

- Это память... о друге.

- Он принадлежал Друдлу Кабирцу, - с неприятной настойчивостью продолжила старуха. - Вы сказали - память?

- Друдл погиб, - внезапно потеряв голос, выдавил я. - Его... его убили.

- Ты... вы это видели?

- Видел, - я разозлился. По какому праву она меня допрашивает?! - Я много чего видел, Матушка Ци! Много такого, чего предпочел бы не видеть.

Некоторое время старуха молчала.

- Странно, - наконец пробормотала она. - Очень странно... Если Пересмешник умер, я должна была бы почувствовать. Но раз ты говоришь... жаль. Очень жаль...

Она еще немного помолчала.

- Ну что ж, спокойной ночи, молодые господа, - произнесла Матушка Ци после долгой, слишком долгой паузы. - Думаю, мы еще увидимся...

И все так же бесшумно скользнула в темноту.

Потом чуть слышно скрипнула дверь.

Мы с Косом постояли, переглянулись и двинулись следом за старухой.

У самого порога я наступил на что-то, зашуршавшее под моей ногой. И поднял небольшой свиток пергамента. Всего один пожелтевший и скрученный в трубку лист.

Кос тоже взглянул на мою находку.

- Бабка выронила, - коротко и без особой приязни заявил он, как будто бы только что не раскланивался перед этой бабкой, словно она была матерью эмира Дауда. - Больше некому.

Я кивнул. Утром надо будет отдать. Но... В последнее время я стал слишком любопытен. Это даже начало входить у меня в привычку. Скорее всего - ерунда. Ничего особенного там не записано. Письмо, купчая или что-нибудь в этом роде.

Глава двенадцатая

1  

"...и тогда Имр-уль-Кайс спросил Антару:

- О Абу-ль-Фаварис, скажи мне, сколько ты знаешь названий и прозвищ меча?

И Антара ответил:

- Слушай и запоминай, что я скажу: он называется Меч, Беда; Суровый, Повелитель, Прямой, Гибель, Смерть, Блеск росы, Быстрый, Великий, Острый, Полированный, Блестящий, Благородный, Посланец смерти, Вестник гибели, Ветвь, Покорный, Лезвие, Прекрасный, Бодрствующий, Горделивый, Решающий, Нападающий, Послушный, Ровный, Режущий, Кончина, Судьба, Честный, Верный, Начало, Конец, Разящий, Гнев, Плачущий кровью, Рассеивающий горе, Мужественный, Закаленный, Отсекающий, Синий, Цветущий, Возвеличивающий, Стирающий, Разделяющий, Чудо, Истина, Путь, Разящий героев, Друг, Заостренный, Отточенный, Кровавый, Защитник, Светлый, Услада очей, Уплата долга, Проливающий кровь, Губительный, Товарищ в беде, Владыка змей, Жаждущий - вот немногие имена и прозвания меча, о Имр-уль-Кайс!"

Вот что было записано в свитке Матушки Ци.

И на полях, быстрым летящим почерком:

"Сказители Нижнего Дурбана в "Антара-наме" поют не встречающийся более нигде бейт о том, что за миг до смерти Антара Абу-ль-Фаварис приподнялся на ложе и воскликнул: "Будь проклят день, когда оружию стали давать имена!"

И еще:

"Седьмой год эры правления "Спокойствие опор", Мэйлань - Ю Шикуань, меч "девяти колец" Цзюваньдао по прозвищу Ладонь Судьбы. Ущелье Воющих Псов в Хартуге.

Семнадцатый год эры правления "Спокойствие опор", Мэйлань - Лян Анкор-Кун, прямой меч Дан Гьен по прозвищу Скользящий Перст?!."

...Я еще раз перечитал пергамент. Кроме того, что неизвестный Лян Анкор-Кун явно приходился мне родичем - старшим? младшим? - я не понял больше ничего.

Единорог, узнав о свитке, сообщил мне, что Блистающий Цзюваньдао - я отчетливо увидел кривой широкий меч с девятью кольцами на массивном обухе - еще при отъезде Единорога из Мэйланя (то есть сотню лет тому назад!) был старейшиной рода Кривых мечей и входил в Совет Высших Мэйланя.

Более того - он был правителем Мэйланя.

Меч моего неизвестного родича Ляна, прямой Дан Гьен по прозвищу Скользящий Перст, тоже, оказывается, был старейшиной - только уже рода Прямых мечей - и тоже входил в тамошний Совет. Именно он в свое время отослал Единорога - и своего почти что племянника, ибо они были в близком родстве - в Кабир.

Ссылка состоялась без объяснения причин.

Все это мне ужасно не понравилось. Во-первых, я ничего не мог понять, кроме каких-то крох, а во-вторых, эти крохи разом влетели в сапог моей судьбы и ужасно натирали ногу рассудка. Пока я изощрялся в подобных рассуждениях, Единорог что-то прикинул и сказал, что он не уверен до конца, но седьмой год эры правления "Спокойствие опор" - это, похоже, прошлый год. Как раз прошлым летом и пришло какое-то послание от Совета Высших Мэйланя, и наш двоюродный брат (в смысле Единорогов брат) Большой Дао-дао-шу спешно уехал из Кабира в Мэйлань. Может быть, Большой Да был вызван мечом Цзюваньдао, старейшиной рода Кривых мечей и правителем Мэйланя?

"Ты у меня спрашиваешь?" - поинтересовался я.

Единорог не отозвался.

Тогда я сказал ему, что это совпадение. А он сказал мне, что когда меч в десятый раз не попадает в собственные ножны, то это не совпадение, а привычка. И не с нашим везением кивать на совпадения. А я сказал ему...

А Кос сказал мне, чтобы я прекратил бормотать себе под нос невесть что, и шел спать.

Ну, мы и пошли спать.

2

Утром в мою отоспавшуюся голову пришли довольно странные мысли; пришли и расположились, как у себя дома.

Я вдруг подумал, что все изменения, происшедшие со мной - железная рука, доспех, опыт потерь и находок, знакомство с насильственной смертью - все это не главное, не единственно важное, отличающее Чэна Анкора Прежнего от Чэна Анкора Настоящего.

Главное, вне всякого сомнения, началось с падения моей отрубленной руки на турнирное поле - но не в потере самой руки было дело. Удар Но-дачи разрубил надвое нить моей судьбы, мой знак в этом мире рассыпался на мелкие кусочки, и я не связал обрывки нити, не склеил знака - я просто подобрал один из этих обрывков, горсть осколков, подобрал и пошел дальше.

Для Чэна Прежнего жизнь состояла из обилия ярких, запоминающихся мелочей, которые, подобно частям мозаики, складывались в рисунок действительности. Чэн Прежний воспринимал жизнь, как множество цветных картинок - золотое шитье халата, пушок на боку перезрелой айвы, узор "следы когтей" на сафьяне ножен, медные скрепы по краям, тень айвана, щербатая пиала в чайхане...

Жизнь была - подробной.

Каким увидел бы Чэн Прежний наш караван-сарай, выглядывая в окно? Наверное, таким...

"На поверхности хауза - небольшого водоема во внешнем дворе - весело прыгали солнечные зайчики. У коновязи, где гарцевал чей-то гнедой с выкаченными и налитыми кровью глазами, сидел на корточках рябой мальчик-служка в просторной рубахе до самой земли и чистил песком бронзовый таз. Нижняя ветвь кривой древней джиды бросала тень на его лицо - скуластое, сосредоточенное, с жестким профилем дейлемца-южанина..."

Здорово! Оказывается, еще могу... детали, мелочи, подробности! Видно, Чэн Прежний все-таки не до конца умер, а просто затаился до поры до времени в Чэне Настоящем, Сегодняшнем.

Просто-непросто...

Зато Чэна Настоящего почти совсем перестали интересовать подробности внешние, подвластные точному описанию; мелочи, которые можно потрогать. На первый план вышло непосредственно действие, которое можно только прочувствовать; и чувства, которые можно лишь ощутить, не успевая обдумать; и ощущения, личные ощущения при столкновении с этой стремительной и не всегда понятной для рассудка жизнью.

И отношения между мной и людьми. И Блистающими. И их отношения между собой.

Раньше, глядя на крону дерева бытия, я пытался рассмотреть по очереди каждый листок - как он выглядит. Теперь же я не замечал отдельных листьев, но видел листву - и слышал ее шелест, отдыхал в прохладе ее тени, и листья были для меня единым целым.

Не листья, но листва.

Так бывает при Беседе. Все мелкое послушно отступает в сторону; все незначительное и потому способное отвлечь, отметается вихрем происходящего; сознание, память о прошлом, оценка настоящего, мечты о будущем - этого больше нет, а есть нечто сокровенное, поднимающееся из глубин подобно Треххвостому дракону Он-на... и этот дракон способен решать не раздумывая, поступать не сомневаясь и дышать ветром сиюминутного полной грудью.

Возможно, этот дракон и есть душа.

...Я Беседовал с Жизнью - узнав Смерть, я мог себе это позволить.

И мог позволить себе перестать быть мелочным.

Одного я не мог себе позволить - это перестать умываться.

И я пошел умываться.

3

Этим утром Кос, вопреки своей новой привычке, проснулся раньше меня, и, когда я спустился в харчевню, завтрак уже был на столе. Мяса мне с утра не хотелось, но ан-Танья словно предугадал мои желания: сыр, зелень, лепешки и крепкий чай. Как раз то, что надо. Кроме нас с Косом, несмотря на довольно поздний час, никого в харчевне не было - и я принялся жевать.

Закончив трапезу, я жестом подозвал длинноносого хозяина.

- А скажи-ка мне, любезный, здесь ли еще эта старуха... то есть Матушка Ци?

Вопрос был совершенно безобидный, но маленькие глазки нашего караван-сарайщика почему-то тут же забегали - причем в разные стороны.

- Нет, почтеннейший, нет, благородный господин, она на рассвете ушла - рано встала, поела, сказала, что расплатится в другой раз, и ушла.

Что-то непохож был наш хозяин на человека, с которым можно расплатиться в другой раз. Во всяком случае, без воплей и скандалов.

- Не сказала - куда?

- А она никогда не говорит.

- Так ты, любезный, ее знаешь?

- Ну вы спросите, благородный господин! Да эту старую ворожею... то есть Матушку Ци, конечно, каждый караван-сарайщик на Фаррском тракте знает. Раз в полгода непременно объявляется...

- Много путешествует, значит, - то ли спросил, то ли просто заметил Кос.

- Много? Да, почитай, только этим и занимается!

Далее продолжать разговор не имело никакого смысла - хозяин или ничего больше не знал, или не хотел говорить.

- Спасибо, - небрежно кивнул я, а Кос сверкнул монетой - и хозяин, поймав мзду на лету, понятливо исчез.

- Говорила - еще, мол, свидимся, - пробормотал я, ни к кому не обращаясь. - Ну что ж, может, и свидимся... Вот тогда и получишь, Матушка, свои записи обратно.

Потом я повернулся к ан-Танье.

- Мы тут немного задержимся.

- Зачем?

- Да так... выяснить кое-что надо. Пришла пора завязать более тесное знакомство.

Кос непонимающе поглядел на меня. Действительно, о каких выяснениях и знакомствах могла идти речь, если в караван-сарае кроме нас и хозяина, похоже, никого не осталось?

Впрочем, я-то знал - что надо выяснить и, главное, у кого!

Я неторопливо поднялся из-за стола - еще бы, после такого завтрака! - и прошел в нашу келью. Все еще недоумевающий Кос последовал за мной.

Опустившись на низкую кровать, я аккуратно положил рядом с собой Дзюттэ и Сая Второго, и, глубоко вздохнув, взялся правой рукой за рукоять Единорога.

- А ты, Кос, - за миг до того обратился я к усевшемуся было на свою кровать ан-Танье, - бери-ка эсток и поупражняйся. Вон мой доспех на стене развешен - давай коли и представляй, что в доспехе - я. Или не я. И пробуй не останавливаться. Дескать, если я или не я в железе, то ничего страшного ни с кем не случится. Давай, давай, не стесняйся...

И - странное дело! - Кос послушно взял Заррахида и шагнул к стене, на которой висел доспех аль-Мутанабби.

А я тут же забыл о Косе, доспехе и Заррахиде, окунувшись вместе с Единорогом в разговор Блистающих.

На этот раз мои приятели решили сменить тактику, перейдя от кнута к прянику.

- Слушай, Вилорогий! - вещал Обломок. - Да ты у нас молодец! Можешь ведь, если захочешь! Так вчера душевно по-Беседовали, что просто...

Похвалы Саю явно нравились, а на "Вилорогого" он, видимо, решил не обижаться - и правильно, потому что тогда ему пришлось бы обижаться на Дзю через каждое слово.

Как мне в свое время - на Друдла...

- Понятное дело, могу! - хвастливо заявил польщенный Сай, и я неслышно расхохотался. - Если б еще Заррахидову Придатку руку левую, как надо, поставить, мы б вас тут по всему двору гоняли, как хотели! И тебя, Обломок, и Рога Единого, и Придатка вашего железнобокого! И посох этот дурацкий, с бубенцами...

Я чувствовал, что Дан Гьен с трудом сдерживается, чтоб не смазать пряник похвалы чем-то похуже арахисового масла; да и у Дзюттэ наверняка вертелась на кончике клинка очередная колкость, но, взяв определенный тон, надо было держать его до конца.

- Что же вы, все такие... герои? Ну, те, кто Шулму видал? - со скрытой издевкой, которую Сай, похоже, заметил, поинтересовался Единорог.

- Шел бы ты в ножны! - огрызнулся Сай. - Герои... Тебя б туда хоть на денек, небось сразу понял бы...

Он умолк, не докончив фразы.

И тут я не выдержал, а Единорог согласно звякнул, представляя себя в мое распоряжение.

- И вы решили сделать героями нас! - не спросил, а твердо отчеканил Я-Единорог. - Спасая нас от Шулмы, вы принесли ее сюда, чтобы и мы поняли...

- Да! - чуть ли не взвизгнул Сай. - Кто это? Кто это сказал?! Это ты, Заррахид?!

Сай был весьма напуган, и я сообразил, что когда я говорю через Единорога, то у Дан Гьена сильно меняется, так сказать, голос - звучание, интонации, характер и все такое. Неважно, что говорит он посредством совсем иных звуков, чем я - голос-то все равно меняется.

Как, наверное, и у меня, когда говорю не я, и даже не Я-Единорог, а Единорог-Я.

- Нет, - недоуменно брякнул эсток о мой доспех. - По-моему, это Единорог.

- А почему у него тогда голос такой?! - Сай не на шутку разволновался. - Он чего, перегрелся?

- А потому что это не я - верней, не совсем я - говорю, - сказал уже Единорог-Я. - Это говорит Чэн Анкор, тот, кого ты называешь моим Придатком.

- А я его по-всякому называю, - самодовольно заявил Обломок. - У меня воображение богатое... и нездоровое.

- Вы что тут, расклепались все, да?! - завопил несчастный Сай. - Как это Придаток может со мной, с Блистающим, разговаривать?! Как он вообще может...

- Может-может, - прервали его мы с Дзю одновременно.

- Мы много чего можем, Сай, - продолжил уже я сам, без Обломка, потому что шуту тоже было не вредно меня послушать, раз у него такое воображение. - Вы, Блистающие, кого мы звали оружием, и мы, люди, кого вы звали своими Придатками - каждый из нас считал (да и считает!), что именно его род правит миром, а прочие - не такие - у него, у венца творения, в услужении. Ну что ж... я готов простить Но-дачи и его Придатку... тьфу ты! То есть я хотел сказать - его хозяину... слушай, Единорог, не обижайся!.. Короче, я готов простить им обоим свою отрубленную руку, потому что волей случая я, человек, не раз державший в руке меч - лишь железную, невозможную руку я сумел протянуть Блистающему, как равному! И не все ли равно, в конце концов, кто из нас правит миром?! Тем более, что вы привезли из Шулмы зародыш такого мира, которым не то что править - в котором жить не хочется!

- А мне, ты думаешь, хочется?! - запальчиво перебил меня Сай. - Я когда своего, первого заколол - мне... я чуть не сломался на этом! Потом, правда, полегче стало, но все равно...

Сай помолчал.

- Мне кажется, - наконец бросил он, - что у меня сейчас боковые усы в узел завяжутся. Или винтом закрутятся. Или еще чего... Как ты сказал, тебя зовут? Если, конечно, ты не Единорог.

- Чэн. Чэн Анкор.

- И ты этот... человек? Который как бы Придаток, но человек?

- Как бы да, - чуть насмешливо ответил я.

- И говорит со мной сейчас не Единорог, а ты? Через эту самую... железную руку?

- И он еще называл меня - меня! - тупым! - не выдержал Дзюттэ. - Да через руку он говорит, через руку - не через ногу же! Ну, кто теперь из нас тупой?!

Впрочем, потрясенный Сай оставил этот выпад без внимания - и, опять же, правильно сделал.

- Наверное, тогда ты должен меня ненавидеть, - едва шелохнулся он.

- Наверное, должен. Но не могу. Во-первых - ты уж прости - я лишь недавно понял, что оружие можно ненавидеть так же, как и человека; а во-вторых, убивать мы с Единорогом уже научились, а вот с ненавистью что-то плохо получается - во всяком случае, если всерьез и надолго. Не готовы мы к этому... хотя уж как нас в последнее время готовили! То, что делал ты и тебе подобные, пускай из самых благих побуждений - это ведь тоже Путь. Путь Меча... к сожалению. И да будет милостив к вам гордый Масуд-оружейник, несчастные Блистающие, побывавшие в собственном прошлом!..

- Спасибо, - еле слышно прошептал Сай. - Нет, Единорог, это и впрямь не ты... ты злой, а этот... этот добрый. Он меня понимает...

"Ну, вот, - рассмеялся Единорог глубоко внутри меня, - Чэн Анкор, любимец заблудших Блистающих. И его злобный меч..."

- Сколько вас осталось? - спросил Единорог у Сая, не дожидаясь меня.

- Шестеро. Если со мной считать. Шесть Блистающих и пять Придат... э-э-э... пять человеков. А зачем вам это? Чтоб ловить проще было, да?! Или перебить поодиночке?!.

Чувствовалось, что Сай огрызается скорее для порядка, сам не очень-то веря в собственные слова.

- Знать хотим, ржа тебя заешь! - лязгнул Дзюттэ. - Делать что-то надо! А то и впрямь Шулма сюда нагрянет, а мы тут все, так сказать, гостеприимные... или мы с вашей помощью гостеприимность свою так исполосуем, что сами, не дожидаясь, в Шулму заявимся, концы света с концами сводить! Думать, думать надо!.. И вам думать, и нам, и всем...

...Сай боялся. Боялся поверить. Но у него не было выбора. Во-первых, он устал от одиночества и страстно желал снова стать своим, одним из сообщества; более того, у Сая были несомненные виды на Коса. Потеря Придатка - чтоб лишний раз не путаться, я решил принять это слово без обид и глупостей - так вот, потеря Придатка, сами понимаете, дело нешуточное.

Ну а во-вторых, если мы все-таки обманщики и негодяи, то на втором плане размышлений Сая резко возникал образ долговязого немытого Придатка в холщовых штанах, грузившего на арбу при помощи Сая Второго - что бы вы думали? - вот-вот, это самое и грузившего...

И Сай, как говаривали кабирские стражники-айяры, раскололся. Похоже, он и сам давно мечтал этим с кем-нибудь поделиться.

Впрочем, знал он не слишком много.

4

Рассказ Сая о его пребывании в Шулме почти дословно повторял судьбу Но-дачи, рассказанную Единорогу покойным Детским Учителем, или судьбу Асахиро Ли, Придатка Но-дачи, рассказанную мне покойным Друдлом - или уж как хотите, потому что не в этом дело.

Отнюдь не в этом.

А вот после их побега из Шулмы...

Девять их осталось. Девять Блистающих и семь Придатков. Тех, кто сумел прийти в Шулму и уйти из Шулмы, оставив там часть своей жизни и часть чужой смерти; девять Блистающих и семь людей, дважды прошедших Кулхан...

Мало их было. Очень мало.

Так и сидела эта малость на границе Мэйланя, перед открытыми дорогами в Кабир, Дурбан, Лоулез, Харзу - и за спинами их незримо оставалась Шулма и встающие над ней Джамуха Восьмирукий и прямой короткий Чинкуэда, Блистающий-убийца не по принуждению, а по призванию.

И еще там были рукоплещущие Джамухе шулмусы и Дикие Лезвия шулмусов.

Девять Блистающих и семь Придатков уже знали, что это такое.

И еще они знали, что дело их неизбежное и безнадежное. И страшное оно, их будущее дело. Страшное именно своей неизбежностью и безнадежностью. Но другого выхода у них не было. Или был - но они не сумели его найти.

Они разделились. Но-дачи, Шото и три Сая отправились в Кабир. Почти прямая и острая до безумия сабля Кунда Вонг, а также ее спутник, очень молодой и очень упрямый двуручник Клейм (почему-то свое полное имя - Клеймора - он считал неблагозвучным и потому не любил) двинулись в Харзу.

Как я понял, именно Кунда Вонг или Клейм убили друга Эмраха ит-Башшара, прошлого Придатка Пояса Пустыни.

Двулезвийная секира из семьи Лаброс, полного имени или прозвища которой Сай не запомнил, и отчаянный Акинак Джанг свернули западнее, мимо Хаффы к Оразму, намереваясь достичь Лоулеза.

Это были лишь примерные маршруты, которые каждый был волен изменить в случае необходимости.

Они договорились встретиться в Мэйлане через полгода - те, кто переживет эти полгода. Ну, а то, что произошло вскоре в Кабире, мы - Дзюттэ, Единорог и я - уже и так знали, и Сай лишь добавил несколько малозначащих деталей к общей картине. Затем, по словам Сая, Но-дачи отправился первым в Мэйлань, а три Сая и Шото... в общем, понятно.

Собственно, вот и все, что смог поведать нам Сай Второй.

Немного.

Теперь, правда, мы точно знали остальных. И время встречи. И место встречи.

Мэйлань.

5

...Я сидел и молчал, осмысливая услышанное и соображая, какую все-таки пользу можно извлечь из полученного знания. Единорог. Обломок и Сай Второй тоже помалкивали. И тут...

И тут кто-то заговорил.

Поначалу я даже не сразу понял - кто, но после первого удивления до меня дошло, что это не кто иной, как эсток Заррахид.

Мой дворецкий.

В смысле - меч моего дворецкого.

А точнее - дворецкий моего меча и меч моего дворецкого.

А еще точнее - бывший дворецкий... и так далее.

- Ну вы даете! - восхищенно заявил Заррахид, в последний раз звякнув о зерцало доспеха. Да, лоск столичных манер как-то совершенно слетел с эстока. Я еще подумал, что такая перемена вообще невозможна - если сравнить наших дворецких до и после увольнения - но мне ли говорить о невозможном...

- Ну вы даете! Это ж надо было так ему набалдашник заморочить! А он вам все и выложил!.. Молодцы, право слово!

Едва я понял, что практичный эсток убежден, будто все это время хитрый Единорог не своим голосом дурачил легковерного Сая, как еще один голос чуть окончательно не свел меня с ума.

- Может, за лекарем сбегать? - поинтересовался этот голос. - С кем это ты разговариваешь, Чэн? Ушастый демон У привиделся?

- Я? С кем это я разговариваю? - это было первое, что пришло мне в голову.

- Вот об этом я тебя и спрашиваю! Сидишь тут уже битый час и бредишь с открытыми глазами... Бормочешь что-то о каких-то Блестящих, как ты им зачем-то свою железную руку протягиваешь, от имени человечества!.. Ну и в том же духе. Я, конечно, понимаю - ночью мало спал, бабка эта вредная... Так за лекарем идти или уже не надо?

Ну вот! Оказывается, общаясь с Блистающими, я кое-что проговаривал вслух. И участливый ан-Танья решил, что у меня не все в порядке с головой... Впрочем, еще недавно я и сам бы так решил.

Кажется, опять придется убеждать. Причем обоих одновременно. Та еще парочка - Кос с Заррахидом... один другого доверчивей.

И я заговорил, тяжело вздохнув. Вслух - для ан-Таньи; и через Единорога - для Заррахида. Я часто запинался, пытаясь говорить то попеременно, то сразу для обоих; очень хотелось раздвоиться. Может, выпить жбан-другой и глянуть в зеркало - а вдруг раздвоюсь?

Чего на свете не бывает!

Выглядел наш разговор примерно так...

- Кос, не надо лекаря. С головой у меня все в порядке. И то, что ты слышал - это не бред. Я действительно разговаривал с Блистающими. Кто это такие? Это наше оружие... (- Нет, Заррахид, это не Единорог. Верней, не только Единорог. И вообще - завей гарду веревочкой и слушай, не перебивая, когда тобой люди говорят! Лю-ди! Кто такие? Ну, Придатки ваши...) Нет, говорю, лекаря не надо! Да, и твой эсток - тоже! И нечего на меня так сочувственно смотреть! Ох, зря я тебя уволил, зря... так бы просто приказал - и ты бы поверил!.. (- Тьфу ты пропасть, легче троих Саев убедить, чем одного такого недокованного эстока... и не надо только начинать про кузницу, где можно без хлопот подлечиться! Никому твоя кузница...)

- Еще бы! - вмешался Обломок. - А все потому, что он тупой!

- Это я тупой? - возмутился Заррахид. - Это ты тупой!

- А вот и нетушки! - возрадовался Обломок. - Я с первого раза понял. А ты - нет! Так что все вы тут тупее меня! Кроме, разве что, Единорога. Он такой же. Как я. Острый!..

-...да нет, Кос, не пил я тайком! Вместе ж чай хлестали! Ох, в священный водоем тебя! - не пил, говорю! Мне, чтоб до видений допиться, сам знаешь, сколько надо! Правда, меньше, чем Коблану - тому вообще... ладно, не о том речь. Живые они, говорю тебе, живые, хоть и железные! Дался тебе этот лекарь!.. (- Эй, Зарра, это я, Чэн! Да плевать мне, что ты не веришь... я и сам уже ничему не верю. Ты знаешь, твой Кос и впрямь - Придаток! Давай я тебе другого подыщу, не такого упрямого... Не хочешь? Ну как угодно...) Не веришь, Кос-упрямец?! Ну я сейчас тебе докажу! (- Заррахид, а вот он говорит, что ты - железо! Да, и все. Правильно, я бы тоже обиделся. Слушай, а ты про Коса что-нибудь такое знаешь, чего никто больше не знает? Нет, про его дедушку не надо, давай про Коса... ага, сойдет... так... ну да?! Прямо тобой и лупил?! Молодец, Зарра, так их, Придатков этих недоверчивых!..) Вот ты, Кос, помнишь, как в детстве, лет эдак в восемь, ты чуть эсток свой не сломал?! А вот знаю-знаю... ну и что, что меня тогда на свете не было? Мне твой эсток и рассказал! Ты еще загнал Заррахида в щель в каменном заборе, вытащить не мог и полчаса рыдал на весь двор, пока отец твой не пришел и по заднице тебе не надавал! Вытащенным эстоком. Плашмя... (Слушай, Зарра, а какой Придаток был лучше - Кос наш, отец его или дед? Ну понимаю, что смотря в чем... Это хорошо, что Кос. Ах, он на деда похож!.. вот и я было решил, что на деда, только на моего. Ты помнишь, как он во дворе ночью и с Саем в левой руке прыгал? Еще бы не помнишь... говоришь, что иначе неудобно было бы... ладно, давай об этом после...) Ну что, Кос, съел?!. Лекаря случаем позвать не надо?!

- Бросьте меня в священный водоем! - только и смог произнести потрясенный Кос.

И с неподдельным страхом посмотрел на собственный меч.

6

Последним неверующим в нашем обществе оказался Заррахид. Его убеждали уже все вместе. К этому делу присоединился даже новообращенный Сай Второй, а Кос - дослушав историю Сая в моем вольном пересказе - воспылал к Саю необоримым сочувствием и сообщил через Меня-Единорога своему несгибаемому эстоку несколько таких интимных подробностей их совместной жизни, что упрямый Заррахид мигом отказался от идеи ржавых гард и мозгов, уяснив, что никто над ним смеяться не собирается.

Хотя смеяться-то как раз смеялись. Особенно Обломок, чьи язвительные замечания сыграли не последнюю роль в деле приобщения Заррахида.

Признаться, нелегкое это дело - убедить хоть человека, хоть Блистающего в чем-то, во что он упорно не хочет верить. Особенно, когда все используют тебя, как переводчика, а ты еще норовишь и от себя пару слов вставить. Хорошо шулмусам - у тех, говорят, оружие безмозглое...

В конце концов я от них сбежал - ужинать, поскольку обед мы давно пропустили - а Кос вскоре присоединился ко мне, оставив Заррахида с его собратьями-Блистающими. У него (у Коса, а не у Заррахида) голова шла кругом, и он в течение ужина основательно прикладывался к кувшину для восстановления душевного равновесия. У меня в мозгу тоже непрерывно звенели голоса перебивающих друг друга Блистающих, так что по части кувшинов я не отставал от ан-Таньи, и в итоге у нас головы снова пошли кругом - но уже совсем по другой причине.

И мы вернулись в келью, чтобы продолжить разговор, упали на кровати и уснули.

7

По-моему, Кос не человек.

По-моему, он дальний родственник бога виноградной лозы, красноносого Юя. Или ближний родственник. Или даже сам Юй. Во всяком случае, похмелья у него не бывает никогда. Я еще только с трудом разлеплял правый глаз, а Кос за это время успел умыться, одеться, побриться, сходить позавтракать, и теперь носился по комнате, пританцовывая и размахивая руками.

- Вставайте, Высший Чэн! - напевал Кос, как в старые добрые времена. - Вставайте и радуйтесь жизни! Я вот, например, радуюсь, да и хозяин этого свинарника, тоже, небось, радуется, поскольку содрал с меня лишних полтора динара! Ладно, вещь того стоит!.. и какая вещь!

Я скосил на ан-Танью недоразлепленный правый глаз и обнаружил у него в руках что-то зеленое, блестящее и напоминавшее помесь плаща с халатом.

- Что это, Кос? - просипел я.

- Это настоящая оразмская марлотта! - назидательно сообщил Кос. - Так что с тебя полтора динара за одежку и два динара за услуги... Такую замечательную марлотту даже в Кабире днем с огнем не достать, и просто обидно, что носить ее будет такой Придаток, как ты! Вставай, вставай, нечего на меня поглядывать...

Я потянулся и задел лежащего поперек кровати Единорога.

Он был без ножен.

- Кто там орет? - недовольно прозвенел из угла Обломок. - Заррахид, скажи своему Придатку, чтоб замолчал!
     - Сам ты Придаток! - обидчиво заявил эсток. - Обломок незаточенный! Это же этот... Кос ан-Танья, человек. Мой личный человек. Понял?

- Понял, - оторопело брякнул Дзю и замолчал.

...А часа через два мы выезжали из караван-сарая. Я был поверх доспеха в новенькой марлотте, зеленой, как молодая листва - это все же оказался плащ с капюшоном, подобием откидных рукавов и хитроумными застежками на груди, так что застегнувшись и набросив капюшон (или обмотав шлем тканью, превратив его в тюрбан), я немедленно превращался в почти что обычного человека, переставая привлекать всеобщее внимание.

Это было очень кстати. А два динара за услуги Кос не взял.

Один - взял.

Блистающие тоже несколько поутихли и теперь не лезли в разговор все сразу, перебивая друг друга - да и я уже, надо сказать, начал понемногу привыкать к двойному общению.

Впрочем, ехать стало намного веселее - как-никак, нас теперь было шестеро.

Добравшись до Хаффы без приключений и не заезжая в город, мы взяли круто на северо-восток и еще через день присоединились к каравану фарузских купцов, идущему в Мэйлань.

Назад / 1  / 2  / 3  / 4  / 5  / 6  / 7  / 8  / 9