Назад / 1 / 2 / 3 / 4 / 5 / 6 / 7 / 8 / 9

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ

ЛЮДИ И БЛИСТАЮЩИЕ

Боевой закаленный меч,
Воющий при взмахе, как вихрь,
Пылающий синим огнем.
Закалили его едва
На крови из печени льва,
А потом натерли изгиб
Черной желчью зубастых рыб.
Илбисы - духи войны -
Клубились вокруг него,
Садились на жало его.
Он, как вызов на бой, сверкал.

Нюргун Боотур

Глава шестнадцатая

"...скоро полночь. Скоро на улицах застучат колотушки четвертой стражи - и я, Фань Анкор-Кун, Высший Мэйланя и старейшина Совета, отложу в сторону калам и сниму с ковра фамильный меч Дан Гьен по прозвищу Скользящий Перст.

Я тихо выйду из дома и, никем не замеченный, пешком отправлюсь на восточную окраину Мэйланя, где у заброшенного водоема меня будут ждать остальные старейшины Совета. В десяти шагах от водоема, если встать лицом на юго-восток, есть старая беседка. Мы молча войдем в нее, я трижды ударю кулаком по крайней левой опоре, спустя три минуты в полу откроется люк - и мы спустимся вниз, идя гуськом по винтовой лестнице.

Сегодня ночью настал очередной срок для принесения жертвы Прошлым богам.

Только на этот раз жертва будет совсем не такой, как обычно.

Они будут ждать нас внизу - Двенадцать и Один, дюжина Даи-хранителей и Единственный Сайид-на, Глава Учения, потомок проклятого Масуда. Они будут ждать нас, как их предки ждали наших предков, как положено в ночь жертвы Прошлым богам; это свершалось на протяжении вот уже семи столетий, и сегодня свершится вновь, и они будут ждать нас внизу - Двенадцать и Один, те, кого суеверные люди зовут ассасинами, курящими гашиш убийцами.

Сами они зовут себя - батиниты.

Последние свидетели Истины.

"Батин" на древнем наречии племен с предгорий Сафед-Кух, Белых гор, означает Истину, Сокровенную Тайну. И Истина последних свидетелей, Даи-хранителей и Сайид-на, Главы Учения, истина Двенадцати и Одного очень проста.

Она гласит: когда человечество разучится убивать, оно будет убито.

Их истина очень проста.

Семь веков тому назад батиниты Мэйланя кровью и пеплом подписали договор с Советом Высших Мэйланя; то же самое произошло в Хаффе, Кабире, Дурбане и Кимене.

Они клялись никогда больше не бросаться на улицах в боевое безумие, вынуждая горожан в конце концов уничтожать не помнящего себя воина. Они клялись, что их всегда будет Двенадцать и Один, только Двенадцать и Один в любом городе из перечисленных; они клялись в этом страшной клятвой и никогда не нарушали ее.

Они не нарушили своей клятвы, и спустя пятьдесят лет после подписания тайных договоров люди эмирата вспоминали кровавых ассасинов лишь в песнях, легендах и недостоверных сказаниях.

Мы же клялись в том, что раз в год будем вместе с ними приносить жертву Прошлым богам.

Раз в год один из тринадцати батинитов, последних свидетелей Истины, и один из старейшин Совета Высших Мэйланя согласно жребию будут встречаться в смертельном поединке.

Один на один.

И Прошлые боги будут неслышно рукоплескать в ночи.

Они рукоплескали - до сегодняшней ночи.

Если в поединке погибал боец-батинит, то за год оставшиеся Двенадцать должны были отыскать и обучить добровольного неофита, чтобы к дню следующей жертвы их снова было Двенадцать и Один. Если же добровольца не находилось, то Прошлые боги ждали еще год.

Они ждали столько, сколько было нужно для того, чтобы в подземелье старейшин Совета всегда встречали Двенадцать и Один.

Если в поединке погибал один из старейшин, то мы хоронили его согласно обычаям и стараясь не вызвать кривотолков среди горожан и членов семьи погибшего. После чего избирался новый старейшина, и мы посвящали его в тайну Двенадцати и Одного, вручая наследное оружие покойного, и с ним в руках бился он у алтаря Истины Батин.

В том случае, когда оружие ломалось в бою, что происходило редко - ну что ж, значит, не судьба...

Если же при принесении жертвы ломалось оружие батинита, то будущий доброволец, новый Даи-хранитель, входил в круг последних свидетелей Истины со своим клинком; если оружие оставалось целым, то оно вручалось неофиту, как наследие ушедшего приходящему.

Так было - до сегодняшней ночи.

Два века тому назад при принесении жертвы Прошлым богам был убит батинит в Кабире; через месяц то же самое произошло в Дурбане. Семь лет после этого Прошлые боги терпеливо ожидали следующей жертвы, обходя Дурбан и Кабир, ибо Двенадцать не могли отыскать Одного.

Добровольцев - не находилось.

На восьмой год батиниты Кабира и Дурбана отказались от Истины, отреклись от Сокровенной Тайны, сказав: если человечество и впрямь разучилось убивать, значит, оно достойно того, чтобы быть убитым; а мы тоже люди.

Полвека спустя их слова повторили батиниты Кимены и Хаффы, перестав быть Двенадцатью и Одним.

Так было - до сегодняшней ночи.

Потому что этой ночью в подземном зале для принесения очередной жертвы Прошлым богам сойдутся тринадцать убийц по убеждениям и тринадцать убийц по принуждению; и мы нарушим договор.

Мы не станем ждать жребия.

Мы нападем на них первыми, без предупреждения, все на всех, так, как нападают клятвопреступники - из-за угла, подло и беспощадно.

Мы убьем их всех и сломаем их наследственное оружие.

В Мэйлане никогда больше не поднимет голову змея учения Батин; в Мэйлане никогда больше не будет Двенадцати и Одного.

В Мэйлане останется только тринадцать невольных убийц.

Мы.

Старейшины Совета Высших.

Ашока Викрамадитья и его прямой тяжелый меч Кханда Вьячасена, Абдаль ан-Фарсид и его сабля-шамшер иль-Самак, правитель города Сунь Шикуань и меч "девяти колец", кривой Цзюваньдао; Джанг Тун и нож Бадек ханг-Тун, Сайф Одноглазый с кинжалом Ландинг Терусом, браться Ори и Ри с двуручным топором Масакири-кай и боевым веером Сунь по прозвищу Павлин; Лян Чилинь с двузубцем Ма, Языком кобры, затем Мотогарэ Кутие и его копье Катакама Яри, Белый тигр; могучий кузнец Ян и двойная палица Убан, крохотный боец Аран Юлинь и боевой серп Кама Мотогари; единственная женщина в Совете, хрупкая и неукротимая О Ранкесю, вдохновительница сегодняшней ночи, и ее нагината Катори сан-Кесе...

И я.

Фань Анкор-Кун и прямой меч Дан Гьен по прозвищу Скользящий Перст.

Вчера я отправил своего брата, молодого Хо Анкора, наследного вана Мэйланя из Вэйской ветви Анкоров-южан, в Кабир. Хо уехал, взяв с собой родовой меч их семьи, месяц назад получивший прозвище Единорог.

Уезжай, Хо, и ни о чем не спрашивай...

Я желаю тебе, чтоб столица стала твоим домом, а не временным караван-сараем!

...Остальные старейшины Совета Высших последовали моему примеру.

В случае чего - грязь слухов не прилипнет к молодежи, волна позора не захлестнет их; и им не придется платить по нашим счетам.

Впрочем, если последняя жертва Прошлым богам будет принесена так, как предполагается - никто ничего не узнает.

Пусть поют песни.

Пусть рассказывают сказки.

Пусть... пусть живут, как жили.

И мы, старейшины Совета, убийцы поневоле - мы тоже будем жить, как жили; мы будем корчиться под бичом памяти, но останемся жить.

Чтобы никто ничего не узнал.

Сегодня ночью мы нарушим клятву - дабы семя насильственной смерти пожрало само себя.

К счастью, мы тоже смертны.

Ах, как хотелось бы мне хоть немного пожить в том мире, который будет после нас! - после нас, клятвопреступников и убийц, последней жертвы Прошлым богам!..

Скоро полночь..."

- Все, - рассеянно сказал я, крепче сжимая стальные пальцы на рукояти Единорога.

"Нет, не все, - беззвучно отозвался он. - Ты выронил один листок. Вот, под столом..."

Я полез под стол.

- А вы теперь ругаться не будете? - опасливо поинтересовался сверху Сай Второй. - За эту... за подставку?

- Они не будут, - сообщил ему со стены Обломок. - Зато я буду.

- А ты-то почему?! - возмутился Сай.

Обломок подумал.

- Просто так. Глядя на тебя, Вилорогий, мне почему-то всегда ругаться хочется...

- Тихо вы! - одернул болтунов эсток. - Единорог, скажи Чэну - пусть дальше читает! И переводи слово в слово.

Я выбрался из-под стола с листком в левой руке и Единорогом в правой.

- Слышу, слышу, - пробормотал я себе под нос. - Слышу и читаю...

Листок был вполовину меньше, чем предыдущие, и на бумаге другого сорта.

"...мы недооценили их и переоценили себя. Двоим удалось уйти вместе со своим оружием; более того, они унесли с собой меч одного из убитых ассасинов. Надеюсь, у беглецов хватит ума и осторожности, чтобы не мстить, а исчезнуть из Мэйланя, растворившись в многочисленном населении эмирата.

Надеюсь... и еще я надеюсь, что они окажутся честнее нас и по-прежнему не нарушат своей клятвы; а Двенадцатью и Одним они станут нескоро, если станут вообще.

Зачем я пишу все это? Не знаю. Знаю только, что прячу эти записи в подспудной надежде, что их когда-нибудь кто-нибудь найдет. Очень хочется пожить в чистом мире; и очень не хочется умирать подлецом, не сказавшим ни слова в свое оправдание, хотя оправдания мне нет и быть не может.

Ведь сегодня ночью я, Фань Анкор-Кун, Высший Мэйланя, старейшина Совета - сегодня ночью я убил человека..."

- Все, - тихо произнес Я-Единорог. - Вот теперь - все.

- Все ли? - вопрошающим эхом отозвался Кос. - Ох, сомнительно...

"Так вот почему старый Кханда и Скользящий Перст переглянулись, когда я сказал им, что убил Придатка! - подумал Единорог. - Они-то хорошо знали, что это значит, старейшины-клятвопреступники..."

- Подведем итоги, - сказал Кос, садясь напротив меня.

Я приготовился слушать, сразу же отдав Косу пальму первенства в трудном деле подведения итогов; а Единорог приготовился переводить.

- Согласно этим записям, некогда между старейшинами Совета Высших Мэйланя (и не только Мэйланя) и ассасинами-убийцами, которые оказались совсем не убийцами, а последними, так сказать, свидетелями Истины - между ними был заключен договор. Так?

- Так, - ответил Я-Единорог.

Остальные промолчали. О чем тут спорить?..

- Согласно этому тайному договору и сохраняя достоинство человечества по канону учения Батин - весьма своеобразный канон, надо заметить! - раз в год старейшины и свидетели Истины собирались в тайном месте без посторонних и торжественно убивали друг друга. Семьсот лет подряд. Хранили таким образом семя Истины.

- Хранили, а потом хоронили, - проворчал я.

Кос не обратил на сказанное мною ни малейшего внимания. Он встал, оставив лежать Сая и Заррахида, извлек из рукава цветастую пачку купленных в лавке благовоний - легкий сухой аромат мигом распространился по комнате - и принялся расставлять тоненькие курительные свечи во все возможные и невозможные углы.

Потом ан-Танья несколько раз ударил огнивом - еще в начале чтения мы зажгли обычные свечи, но Кос почему-то решил ими не пользоваться - и поднес тлеющий трут к четырем-пяти оглушительно пахнущим (оказывается, так бывает!) палочкам.

- Отлично! - с видимым удовольствием принюхался Кос. - В Кабире таких нет... не возят купцы. Итак, учение Батин процветает, плодоносит и, наконец, загнивает - в результате чего еретически настроенные батиниты Кабира, Дурбана, Кимены и Хаффы отрекаются от Сокровенной Тайны. Остается древний Мэйлань, где традиции испокон веку настолько сильны, что рассчитывать на добровольное отречение последних свидетелей Истины не приходится.

- Они называют их Тусклыми, - бросил я Косу.

- Они? - удивленно поднял бровь ан-Танья. - Их? Кто они, кого - их, и почему - тусклыми?!

Я на мгновенье снял правую руку с Единорога. Если при объяснении я брякну что-нибудь обидное - пусть не слышит...

- Они - это они, - я взглядом указал на наших спутников. - Блистающие то есть... Их - это имеется в виду оружие ассасинов. То есть батинитов. Мы зовем батинитов ассасинами, а Блистающие звали и зовут их оружие - Тусклыми.

"Ну ты прямо мудрец! - донесся до меня приглушенный и насмешливый голос Единорога. - Прямо-таки Сайид-на, Глава Учения... ты думаешь, я обижаюсь, когда ты называешь нас оружием? А мы иногда забываемся и по-прежнему зовем вас Придатками. Ну и что? Положи лучше руку на место, а то слышно плохо... и Дзю ругается, что перевожу не все. Положи, положи, а то переведу ему все, и он тебе вообще жизни не даст!.. Давай, Придаток Чэн, клади ручку на оружие..."

М-да... оказывается, прямое соприкосновение нам уже и не так-то нужно! Слышно просто плохо, а в остальном - все в порядке! Может, я и сам теперь наполовину Блистающий? Особенно если в доспехе.

Или Тусклый?..

Я положил руку на место и не стал переводить Косу наш последний разговор с Единорогом.

И Единорог не стал - только уже Саю, Дзюттэ и Заррахиду.

"Могут, в конце концов, у нас быть маленькие личные тайны?!" - вместе подумали мы.

И улыбнулись.

Ан-Танья в это время нюхал дым от курительных палочек и задумчиво барабанил пальцами по столу.

- Тусклые так Тусклые, - наконец кивнул он. - У меня другой вопрос есть. Вот напали ваши старейшины на батинитов вопреки клятве и во имя высших целей; остались от Двенадцати и Одного всего двое - к примеру, Седьмой и Девятый, и те исчезли в неизвестном направлении; воцарились кругом мир, тишина и спокойствие опор... судя по тому, что Фань - твой двоюродный прадед, то воцарились они на сотню лет. И весь этот благополучный век раз в десятилетие исчезает кто-то из Блистающих того самого Совета, попробовавшего крови последних свидетелей Истины. А вместе с ними зачастую исчезает или погибает их нынешний Придаток - то есть, я хотел сказать, человек, не имеющий к прошлому клятвопреступлению никакого отношения. Почему? Что ты думаешь по этому поводу, Чэн? Месть? Так непохоже на месть...

Единорог внутри меня грустно улыбнулся.

И заговорил.

А вместе с ним заговорил и я.

- Сроки жизни, Кос, сроки жизни... они ведь у людей и у Блистающих разные. Прошло три-четыре десятка лет - ну пусть даже полвека! - и старейшины-люди, нарушившие клятву, умерли. Думая, что умирают последними убийцами в Кабирском эмирате. А старейшины-Блистающие остались. Весь Совет Высших Мэйланя, что принимал решение о клятвопреступлении, все убийцы поневоле - они остались, Кос! Ты понимаешь?! И они наверняка тоже хотели умереть, уйти из жизни, уничтожить себя - последних носителей зародыша насильственной смерти!..

- Последних свидетелей Истины Батин, - сказал эсток Заррахид, адресуясь к замолчавшему на миг Единорогу. - Настоящих последних свидетелей...

- Все свидетели подобных истин считают себя последними, - бросил с ковра Обломок. - Некоторые изредка считают себя первыми - что, по сути, одно и то же.

- Это потому, что выбора нет, - отозвался Сай. - Или пунцовая кошма, или священный водоем. Или кровь, или гниль. Или-или...

И Дзюттэ впервые ничего не ответил Саю Второму.

Ан-Танья взял в руки одну из курительных свечей и подошел к ковру. Сизая струйка с запахом увядших цветов - сладость и легкий налет тления - достигла Обломка, обвила его и зазмеилась в сторону окна.

- Об этом я не подумал, - Кос слегка прицокнул языком. - Не подумал... тогда понятно. Все вместе старейшины-Блистающие умереть не могут - это вызовет хаос и волну слухов, что может послужить новым толчком к возрождению учения Батин. Двое-то ассасинов сбежали...

- Трое, - перебил его Единорог-Я. - Двое сбежали со своим оружием и прихватили с собой меч одного из убитых. Значит, трое Тусклых остались живы. Возможно, они живы до сих пор. Фань не мог этого знать, но мы-то знаем!

- Трое, - согласился Кос. - Выходит, опасность сохраняется. И тогда старейшины-Блистающие решают уходить из жизни по одному. Раз в десять лет. А то, что вместе с ними иногда погибают их нынешние, ни в чем не повинные Придатки - ну, кто же думает о таких мелочах?!

Отблески свечей заиграли на полировке Единорога, и он слегка покраснел.

- Сабля Шамшер иль-Самак как бы случайно попала в колесо арбы, - продолжил Кос. - Копье Катакама Яри как бы случайно сломалось, а наконечник пропал в колодце. Двузубец Ма, Язык кобры...

Ну и память у этого Коса! Если вернемся в Кабир - посоветую эмиру Дауду назначить его городским кади...

- Язык кобры и кинжал Ландинг Терус как бы случайно не доехали до Верхнего Вэя - вместе с двумя людьми-чиновниками - и их судьба неизвестна. Скорее всего, они погибли. Топор Масакири-кай и веер Сунь-Павлин завели братьев-охотников Акиро и Бэнкея в Кулхан и - опять же как бы случайно - попали в Шулму, где и оказались в священном водоеме. Вот уж небось удивились перед смертью, обнаружив целые толпы последних свидетелей Истины Батин! Меч Цзюваньдао исчез под оползнем вместе с Ю Шикуанем, и Мэйлань дважды остался без правителя - и для людей, и для Блистающих. Скользящий Перст пока еще жив, но в семнадцатом году "Спокойствия опор", как записано в...

Кос вдруг резко умолк и уставился на меня.

- Да что ж это я... - пробормотал он. - Тут и дураку ясно! Кто-то ведь должен следить за уходом старейшин, кто-то должен иногда помогать им уйти; и потом, спустя сто тридцать лет после клятвопреступления - кто-то ведь должен, если понадобится, рассказать обо всем новому Совету! Должен же кто-то быть последним свидетелем последних свидетелей!..

- Матушка Ци? - недоверчиво спросил я. - Да нет, быть не может - ей же никак не сто с лишним лет! Ты что, Кос? Дыма нанюхался?!

- Я - что?! - заорал ан-Танья. - Это ты - что! Сам же рассказывал, что пока я со старухой в караван-сарае Беседовал, ты с Единорогом разговаривал! О чем?! Переводи, Высший и недогадливый Чэн - к кому обратятся старейшины Совета Высших Мэйланя в таком щепетильном случае?! Сай, Дзю, Заррахид - к кому?! Единорог - к кому?! К кому обратятся Блистающие?!

- К Чань-бо, - прошептал Единорог-Я.

- К Чань-бо, - шевельнулся на ковре Обломок.

- Похоже, - согласился Заррахид.

- Не знаю, - сказал Сай. - Но думаю, что вы правы.

- То-то же, - победно заявил Кос, когда я повторил ему все, сказанное Блистающими. - К Чань-бо. К этой помеси посоха, лопаты, вил и парадного бунчука. К мудрому молчаливому Чань-бо, от которого уходят окрыленными - пусть даже и на тот свет.

И, подумав, добавил:

- Да и старуху не стоит сбрасывать со счетов. Она наверняка что-то знает. И потом - может, этой ведьме и впрямь лет сто... или двести.

- Возможно, Кос прав...

Единорог говорил вслух, что для нас двоих было вовсе не обязательно. Но нас в комнате было больше, чем двое.

- Возможно, Кос, ты прав, - повторил я.

- Да, Единорог, - повернул ко мне голову безошибочный ан-Танья. - Да, я тебя слушаю.

- Ты можешь быть прав во всем, Кос, или не во всем; ты можешь быть совсем не прав, но это неважно. Тем более, что если мы рассмотрим тайный договор, подписанный кровью и пеплом, не как сделку между старейшинами-людьми и людьми-батинитами, а как сделку между Блистающими Совета и Тусклыми, тогда все поначалу выглядит проще и не так ужасно. Ведь отнюдь не при каждой жертве Прошлым богам ломалось оружие бойцов - то есть погибал Блистающий или Тусклый! В основном, как пишет Фань, смертельный поединок заключался в обязательной гибели одного из людей! То есть гибли Придатки, и Тусклые с Блистающими совета расходились в разные стороны, искать новых Придатков для следующего жертвоприношения...

- Проще и не так ужасно, - после паузы сказал Кос, с силой сжав кулаки. - Нет, я не обижаюсь... не обижаюсь.

- Иногда мне кажется, - бесстрастно прошелестел Заррахид, - что мы не заслуживаем таких Придатков. Мы - возомнившее о себе железо... нет, не заслуживаем.

А вот этого я Косу переводить не стал.

- И поэтому, - продолжил Единорог-Я, - когда старейшины-Блистающие шли на клятвопреступление, они в последнюю очередь думали о своих Придатках. Я полагаю, что если можно было бы истребить Тусклых, не убивая их Придатков - старейшины пошли бы на это с большей радостью. Придатки живут недолго, и это человека-Фаня волновало бегство двоих ассасинов - а Блистающих гораздо больше заботило исчезновение троих Тусклых! Которые способны были воспитать новых Придатков... и найти новых Блистающих, согласных потускнеть.

- В Шулму бы их, - мечтательно скрипнул Сай Второй. - Вот где разгулялись бы...

Он осекся, а Кос побледнел. За время нашего путешествия с караваном я успел рассказать ан-Танье все, что знал о Шулме от Друдла, Детского Учителя, Сая... все, что знали о Шулме я и Единорог.

- Один против восьми, - еле слышно звякнул Сай. - Всех убил. И уши заставщикам отрезал. Сам явился на той, добровольно...

- Джамуха Восьмирукий! - не сговариваясь воскликнули я и Кос.

- И Блистающий Чинкуэда, - добавил со стены Обломок.

- Тусклый Чинкуэда, - поправил его эсток. - Тусклый... последний свидетель Истины Батин. Да, он обязательно вернется в Кабирский эмират, потому что он ничего не забыл! И он вернется не один, этот последний свидетель Чинкуэда...

Я с тоской посмотрел в окно. Черное небо и три робкие звезды в углу окна жмутся друг к другу, словно в страхе перед молчащей пустотой... Как же я мог забыть!

- Он, конечно, вернется, - вполголоса сказал я. - И Джамуха Восьмирукий, вождь орд шулмусов, и Тусклый Чинкуэда, вождь Диких Лезвий Шулмы - но здесь их будут ждать! Их даже встретят с радостью! - их встретят Двенадцать и Один!

И Я-Единорог рассказал о нашей Беседе у пруда с Эмрахом ит-Башшаром из Харзы и Поясом Пустыни, Маскином Тринадцатым, некогда Седьмым.

Некоторое время все молчали.

- Теперь я понимаю, - закончил Я-Единорог, - почему Прошлые боги ждали целый век! Тусклые-батиниты, невзирая ни на что, не нарушили клятвы. Они искали таких, как Пояс Пустыни, собирая их по одному, они учили, воспитывали, скрывались - и вот теперь их снова Двенадцать и Один, и пока Чинкуэда готовит Шулму, здесь в Мэйлане в самом скором времени состоится очередная жертва Прошлым богам!

- Тогда выходит, - вмешался Сай, - что они не хуже меня знают о том, что Но-дачи и Кунда Вонг в Мэйлане! Ведь это именно Придатка Кунды хочет убить этот Пояс Пустыни... А как же они, небось, радовались всему тому, что мы творили в эмирате! Ведь это для Тусклых было возрождением Истины Батин, концом одиночества и скрытности!..

- И твои приятели, Вилорогий, вполне могут примкнуть к Тусклым, - заявил Обломок весьма противным и въедливым тоном. - Ну, убьет этот харзиец Придатка Кунды - надо ж на ком-то научиться всерьез, кроме собак да обезьян! - потом подыщут Кунде совместными усилиями нужного человека-батинита из желающих мстить кому-нибудь... А Но-дачи вообще в Сайид-на изберут, Главой Учения будет! Вполне достоин, по-моему...

- Ты никогда не сможешь простить мне смерть Наставника? - напрямик спросил Сай. - Да, Дзю?

- Дурак, - буркнул Дзюттэ, но уже совсем по-другому. - Прощать его, понимаешь ли... если б я на тебя зло держал - сломал бы тебя еще при первой Беседе, в караван-сарае, и было б тебе прощение!.. Только я тупой да отходчивый. Так что терпи и помалкивай! Кстати, Вилорогий - ну я ладно, я старый дурак, а ты какой? В смысле - тебе-то сколько лет?

- Пятьдесят два года, - гордо ответил Сай.

"Пылающая Нюринга! - беззвучно ахнул Единорог. - Да он же еще подросток!.."

Заррахид только дрогнул слегка и не сказал ничего.

У меня в голове пока еще плохо укладывалось, что пятьдесят два года - это даже не молодость, или, в крайнем случае, самое ее начало... но я решил, что привыкну и к этому.

- Ясно, - подвел итог Дзюттэ. - Отсутствие ума и дурное общество. Шулма, герой-Но, братья-недоросли, Шото еще этот... Воспитывать тебя некому.

- Почему это некому?! - взвился Сай. - Я, между прочим...

- Ты, между прочим, помалкивай, когда старшие говорят, - осадил его Обломок. - Я тебя не в десять и не в пятнадцать раз старше. И сказать хотел вот что: воспитывать тебя некому было. Было! А теперь - есть кому. Вот что я хотел сказать.

Сай посмотрел на Обломка с нескрываемым ужасом. По-моему, он понял, кого имел в виду Дзюттэ, говоря о воспитателе.

- Никогда, - зазвенел он, - никогда ни Кунда, ни Но, ни любой другой Блистающий с пунцовой кошмы не примкнет к Тусклым! Мы не хотели быть убийцами, нас вынудили к этому - как Тусклые вынудили старейшин Совета - и мы убивали сначала, чтобы выжить, а потом, чтобы научить выживать вас; но никогда не убивали мы просто так, или во имя веры, или для удовольствия!

Сай прерывисто задребезжал, и, будь он человеком, я бы сказал, что он плачет.

- А харзиец этот ваш болван деревянный! - уж совсем невпопад закончил он. - Болтливый язык Рудного Полоза! Придатка Кунды он, видите ли, убьет... ее в Шулме не такие убить пытались! Вот!..

- Ладно, ладно, - успокаивающе начал было Я-Единорог, не успев обратить внимания на это "ее", применительно к Придатку Кунды Вонг, но тут в дверь постучали.

- Кто там? - крикнул я.

- Послание Высшему Чэну Анкору от Юнъэр Мэйланьской! - донеслось из-за двери. - Гонец только что доставил...

Дверь робко приоткрылась и в щель просунулась рука со свернутым в трубку посланием, запечатанным ярко-красной печатью.

- На ночь глядя... - проворчал я, вспомнил, что уже давно ночь, расстроился еще больше, подошел к двери, забрал и распечатал депешу, и долго смотрел на нее, вникая в смысл иероглифов.

- Спать, - наконец приказал я, не оборачиваясь. - Всем спать. Нам с Единорогом завтра утром рано вставать.

- Приглашение? - поинтересовался догадливый Кос.

- Приглашение. На утреннюю верховую прогулку по городу. Даже коня из личных конюшен обещает прислать в подарок. Вот напасть-то! Ехать не хочется, а отказаться неудобно.

- Женихи, - рассмеялся на ковре Обломок. - Нет, все-таки хорошо быть шутом! Шутом - хорошо, а женихом - плохо! Новая истина учения Батин!

- А я не поеду, - вдруг заявил Единорог, причем вслух, чтобы все слышали. - Про меня в послании ничего не сказано. Я - оружие, чего мне ехать да мешать людям разговаривать... И спицы опять приставать начнут... нет, не поеду.

- Скотина ты, а не Блистающий, - беззлобно ругнулся я. - Ладно уж, сам поеду... за двоих отдуваться.

И швырнул послание на стол.

Глава семнадцатая

Мне снился сон. Я был мечом.
В металл холодный заточен,
Я этому не удивлялся.
Как будто был здесь ни при чем.

Мне снился сон. Я был мечом.
Взлетая над чужим плечом,
Я равнодушно опускался.
Я был на это обречен.

Мне снился сон. Я был мечом.
Людей судьей и палачом.
В короткой жизни человека
Я был последнею свечой.

В сплетеньи помыслов и судеб
Незыблем оставался я.
Как то, что было, есть и будет,
Как столп опорный бытия.

Глупец! Гордыней увлечен,
Чего хотел, мечтал о чем?!.
Я был наказан за гордыню.
...Мне снился сон. Я БЫЛ мечом.

Один раз среди ночи я проснулся.

Обычно я сплю на боку, но на этот раз я спал на спине, и моя правая рука, рука аль-Мутанабби, лежала на моей груди.

Напротив сердца.

Сердце билось ровно и спокойно.

Утром меня разбудило ржание. Надо сказать, очень требовательное и довольно-таки наглое ржание. Первой моей мыслью было: "Какой олух вывел выгуливать коня в такую рань, да еще по эту сторону пруда?!" Вторая мысль была уже иной: "Ушастый демон У! Я, наверное, проспал время назначенной прогулки, и теперь госпожа Юнъэр в гневе явилась ко мне и ржет под окном! Вернее, это ее лошадь ржет под окном... в гневе. Стыд-то какой!"

Третья мысль была самой короткой: "Кто бы ни ржал - пора вставать!"

На этом мысли закончились, я мигом соскочил с кровати и выглянул в окно. Во дворе неизвестный мне конюх (впрочем, его ярко-желтая куртка была украшена гербом Мэйланя - алебарда, увитая плющом) держал под уздцы коня. Огромный, абсолютно черный зверь, вне всяких сомнений, ужасно породистый - ишь, шея какая, и ноги как из мрамора выточены! - и от осознания своей породистости весьма злобный и своенравный. Конюх воспринимался конем как личное оскорбление, и жеребец (ясно, что не мерин!) вставал на дыбы, бил копытом, фыркал, заносчиво косился по сторонам и норовил вырваться из цепких рук конюха.

И впрямь - Ушастый демон У! Или его последнее воплощение...

Можно было не сомневаться, что скакуна мне прислала любезная госпожа Юнъэр. Из личных конюшен. Не опозориться бы, на этаком ночном кошмаре!.. Ладно, позавтракать смогу позже, а сейчас - собираться - и вниз. Доспех одевать или нет? С одной стороны - зачем он мне на прогулке, а с другой - лучше все-таки одену...

Будем считать, что в нем я красивее.

При помощи разбуженного тем же ржанием Коса я облачился в нижнюю одежду, нацепил сверху панцирь, надел левую перчатку, наручи, подпоясался, затем набросил сверху марлотту, водрузил шлем-тюрбан и спустился вниз.

Единорог, пока я одевался, смирно лежал на столе и делал вид, что спит.

...Когда я подошел к коню, Демон У (так я решил называть черную бестию, независимо от первоначального имени), подозрительно скосил глаз в мою сторону и вздернул верхнюю губу.

Погоди, ты у меня сейчас посмеешься!..

- Благородная госпожа Юнъэр, правительница Мэйланя... - начал было конюх, но я отмахнулся от него и забрал поводья. Потом я подмигнул коню, потрепав его по морде, а когда возмущенный жеребец оскалился - сунул ему прямо в огнедышащую пасть правый кулак. Собственно, мог и левый сунуть, но решил не рисковать. Левые-то пальцы свои, а правые - Коблановы! Пусть перчатки и одинаковы...

Демон У, как и предполагалось, немедленно укусил меня за руку, и рука аль-Мутанабби произвела на него неизгладимое впечатление. Особенно когда я добавил ею же Демону по шее. Не то чтоб очень уж сильно, но весомо и обидно. Демон У задумчиво всхрапнул, уважительно покосился на чешуйчатый кулак, оглядел меня с ног до головы (вот когда я порадовался, что в доспехе!), еще раз всхрапнул - и я вскочил в седло со всей ловкостью, на которую был способен.

Конь заплясал подо мной, обалдевший конюх отскочил в сторону, но я слегка натянул поводья - и Демон У, к моему глубокому удивлению, тут же успокоился. Тогда я несильно повел коленями - и жеребец уверенной рысью направился в обход пруда.

Норов норовом, а вышколен Демон был замечательно.

Положительно, он начинал мне нравиться.

Как и я - ему. Зубы целы остались, вот пусть и радуется...

Привратник распахнул передо мной ворота, я улыбнулся ему и топору Ляо - последний оставил мою улыбку без внимания - и отправился на званую прогулку.

Когда я подскакал к воротам двора, услужливо распахнутым передо мной стражниками, Юнъэр Мэйланьская уже ехала ко мне навстречу. Ее белая лошадь была, по-моему, Сандуанской породы - после укрощения Демона мои куцые знания конских статей так и норовили вылезти наружу - а сама госпожа Юнъэр облачилась в атласные шаровары цвета заката, остроносые туфельки, расшитые бисером, и длиннополый фиолетовый халат с изображениями голенастых рубиновоглазых раконов.

Сегодня правительница выглядела совсем не так, как на незабвенном празднестве, и пусть образ Чин в костюме для верховой езды был довольно свеж в моей памяти, но я не мог не отметить редкую соблазнительность вдовой госпожи Юнъэр.

Ну что, отметил?

Отметил.

Как ты думаешь, Чэн-дурак, она этого не знает?

Разумеется, знает.

Ну и?..

Ну и не и.

...Спустя несколько минут мы чинно, по-семейному (о все ады Хракуташа!) ехали рука об руку прочь от дворца. Юнъэр мило улыбалась мне, воркуя о чем-то до невозможности светском, но я сразу понял, что она расстроена.

- Куда мы направляемся, благородная госпожа? - осведомился я с беззаботностью, стоившей мне седых волос.

Юнъэр махнула рукой куда-то в сторону восточной части города, где я еще не бывал. Впрочем, а где я бывал?!.

В молчании - после моего вопроса она больше не заговорила - мы проехали несколько кварталов; встреченные горожане почтительно кланялись нам, но не более того... и наконец я не выдержал.

- Простите мою назойливость, благородная госпожа, но сегодня мы явно в плохом настроении. Потому позвольте спросить вас: что могло огорчить правительницу процветающего Мэйланя в столь прекрасное утро?

Я попридержал Демона У, чтобы случайно не опередить белую кобылу Юнъэр.

- Вы, Высший Чэн, - коротко ответила Юнъэр Мэйланьская и посмотрела прямо в глаза.

Клянусь священным водоемом Шулмы, она умела заглядывать так глубоко (несмотря на лечение Обломка), что мне стало неловко - совершенно непонятно, с чего бы?!

- Я? В чем же я провинился, милостивая госпожа?! Вы только намекните мне - и я мигом заглажу мою вину!

- Попробуйте догадаться сами, - она слегка улыбнулась.

Эта тень улыбки свидетельствовала о том, что малую часть своей таинственной вины я, похоже, успел загладить - и я вздохнул с некоторым облегчением.

- Еще раз прошу простить вашего покорного слугу за его недогадливость - но все же я не в силах понять...

- Весь Мэйлань уже недели три твердит о нашей помолвке и будущей свадьбе, эмир Кабирский Дауд Абу-Салим прислал поздравление с вестовым соколом, которому нет цены ни в кабирских динарах, ни мэйланьских лянах, - она говорила потупившись, но с очаровательной твердостью. - Я слышу об этом ото всех, кроме вас, Высший Чэн! Я понимаю - политика не всегда в ладах с сердцем - но мне хотелось бы все же выслушать вас, как наследного вана Мэйланя и просто как Чэна Анкора, и в случае чего прекратить все эти досужие разговоры и... и...

Я невольно повторил жест Коблана, хлопнув себя ладонью по лбу. Раздался звон. Юнъэр восхищенно посмотрела на меня, а я чуть не выругался, вспомнив про латную перчатку и шлем под тюрбаном.

Вот чего она ждет от меня! Официального предложения или прямого отказа от всех этих помолвок и свадеб!.. Юнъэр, конечно, женщина настойчивая и целеустремленная, но такие вещи первым должен говорить мужчина - а я молчу...

И буду молчать. Или почти молчать.

- Я хочу, благородная госпожа Юнъэр...

- Можно просто Юнъэр. Или - Юн.

Юн - это по-мэйланьски "весна". Весна...

А сейчас - начало осени!

- Ну хорошо... Юнъэр. Просто я хочу разъяснить создавшееся положение. (Ишь, слова-то какие выискиваю!) Не то чтобы я был против нашей свадьбы (так против я или не против?!)... и я понимаю, что... (а что я, собственно, понимаю?!), но у меня в Кабире осталась невеста, или почти невеста, и вообще...

- Так вот что сдерживало тебя! - просияла Юнъэр (можно просто Юн). - Но по законам эмирата у мужчин может быть четыре жены! Или ты исповедуешь Хайракамскую ересь?

- Ни в коем случае, - возразил я, понятия не имея про эту самую ересь, но уже не любя ее всем сердцем.

- Или, может быть, ты тайный дейлемский жрец-евнух?

- Я?!

Еще минута - и она узнала бы, какой я евнух!..

- Тогда все в порядке! И я не стану возражать, чтобы она - твоя почти невеста - стала твоей женой. Второй. Со временем ты сможешь выбрать и третью, и четвертую - но я, как ты сам понимаешь, должна стать первой.

В голосе Юнъэр на мгновение пробились тревожные нотки.

- А кто она, Чэн?

Ах так... уже просто Чэн?

- Она - благородная госпожа Ак-Нинчи из рода Чибетей.

- Чибетей, Чибетей... Кажется, это из Высших Малого Хакаса?

- Да.

- Прекрасно! Ты - умница! С политической точки зрения такой союз сулит немалые выгоды... хотя, полагаю, ты выбирал эту самую Ак-Нинчи не только по политическим соображениям?

- Ну... - промямлил я. - В некоторой степени... то есть я хочу сказать, что при соответствующих обстоятельствах был бы рад видеть тебя своей женой...

Огласить список соответствующих обстоятельств мне не дали.

- Как я рада, Чэн! Конечно же, я принимаю твое предложение, тем более что приготовления к нашей свадьбе займут не более недели! Я понимаю, что ты должен...

Влип!

Получается, что я уже сделал ей предложение. Более того - мы обсудили мой второй брак с Чин. Весьма выгодный по политическим соображениям. Прав был покойный Друдл - как у Чэна-дурака... Ну куда меня - в правители?! Я им тут науправляю...

С некоторым усилием я сотворил радостное выражение лица - получилось криво и неестественно, но лучше у меня не вышло - и сказал громко и возбужденно:

- Отлично, Юн! Я рад, что между нами теперь нет недоговоренностей. А Ак-Нинчи я как-нибудь сообщу...

По-моему, я собирался сказать совсем не то.

- Если хочешь, Чэн, - я пошлю сокола.

- Нет, - слишком поспешно возразил я. - Сперва я все взвешу (да уж!), а там и...

"Во всякой ситуации надо находить свои приятные стороны", - философски подумал я, выяснив, что мы уже целуемся. А целоваться госпожа Юнъэр - можно просто Юнъэр, или даже Юн - умела мастерски! Хорошо, что Демон У был занят покусыванием шеи белой кобылки и тихо стоял на месте.

Интересно, а когда это мы остановились?

Нет, это мне уже не интересно... может, я правильно сделал ей предложение?

Или что я там ей сделал?.. а Чин возьмем второй женой...

...После этого мы некоторое время ехали молча бок-о-бок, а там я снова не вытерпел первым:

- И все-таки - куда мы направляемся, Юнъэр?

- К воротам Семи Небес, - с лукавой и в то же время умиротворенной улыбкой ответила она. - Эти ворота были установлены в Мэйлане на площади Фонтанов более восьми веков тому назад. Легенда гласит, что ворота эти везли на семи парах быков из самой Кимены, где их узорчатые створки ковали лучшие мастера; одни говорят, что по личному заказу тогдашнего Мэйланьского правителя, другие - что ворота были просто захвачены в Кимене мэйланьским полководцем Цао Дунем и перевезены сюда, как трофей. Во всяком случае, сейчас они стоят на площади Фонтанов и открываются лишь для того, чтобы через них проехал свадебный кортеж новой семьи правящего дома. И мы с тобой тоже будем проезжать через ворота Семи Небес. Сейчас ты их увидишь.

Мы еще раз свернули за старым храмом и вскоре действительно выехали на площадь. Воистину, это была Площадь Фонтанов: прозрачная вода с тихим шелестом текла по огромным мраморным ступеням, а вокруг каскада били фонтаны - в виде изогнувшихся диковинных рыб, мастерски раскрашенных золотом, лазурью, серебром и нефритовой зеленью: синие, черные, красные и желтые драконы, тигры, грифоны и какие-то уж совсем неведомые мне чудища... Фонтаны шумели, плескались, журчали; вода весело взлетала в воздух то тонкими струйками, то величественными, медленно опадающими столбами, рассыпаясь мелким дождем.

В воздухе висела водяная пыль, и лучи утреннего солнца, пронзая ее, рождали яркую радугу.

Это было не просто красиво - это потрясало! Вдобавок ранняя свежесть напоенного влагой воздуха - и еще не пропавший вкус поцелуя Юнъэр на губах...

- Ворота... - услышал я странно дрогнувший голос Юнъэр.

- Что - ворота? - повернулся я к ней. - Я не вижу никаких ворот... одни фонтаны - правда, очень красивые! Нет, действительно...

- Ворота! - вскрикнула Юнъэр. - Их нет! Ворота исчезли!..

Ворота Семи Небес, оказывается, исчезли. Хотя не совсем. Одна стойка все же осталась. По ее размерам я сумел приблизительно представить, каковы же были исчезнувшие ворота.

Легенда явно преувеличивала насчет семи пар быков - или быки восемьсот лет тому назад были на редкость чахлые - но ворота были-таки не маленькие. От стойки их просто-напросто оторвали - судя по скрученным и лопнувшим в нескольких местах петлям. Не знаю уж, кому это оказалось под силу. А вторую стойку вообще выворотили из брусчатки площади и унесли вместе с воротами.

Сомнительно, чтобы для этого сюда пригоняли семь пар быков - ночью, по спящему городу... Липнут они ко мне, все эти происшествия, что ли?!

Юнъэр чуть не плакала от обиды и негодования, и я стал ее утешать - мол, ворота не иголка, найдутся, поставят их на место, и вообще, Юн, не стоит принимать это так близко к сердцу, ну, побесились какие-то глупые шутники, так найдут их, и плетей дадут, чтобы впредь неповадно было...

Я ее уже почти успокоил, когда прискакал гонец на взмыленной соловой лошадке, к которой тут же стал присматриваться мой Демон.

- О правительница Мэйланя, благородная госпожа Юнъэр, - поспешно заговорил гонец, соскакивая с лошади и припадая на одно колено, - мне велено сообщить Вам, что ворота Семи Небес похищены...

- Что трудно не заметить, - холодно бросила Юнъэр. - Это все?

- Нет, не все, благородная госпожа...

- Говори! Ну!..

- Ворота найдены!

- Ну вот, я же говорил, - пожал плечами я.

- Тогда почему мне не сообщили раньше о похищении ворот? - Юнъэр старалась казаться строгой, но сейчас у нее это плохо получалось - известие, что злосчастные ворота отыскались, немедленно вернуло ей прежнее самообладание.

- Мы... мы не решались сообщить Вам о пропаже ворот, пока они не будут найдены, благородная госпожа! И когда нам доложили, где они сейчас находятся...

- Ну и где же они находятся?

Гонец побледнел и почему-то замялся.

- Они... они стоят, благородная госпожа...

Он собрался и выпалил единым духом:

- Они стоят у входа на городское кладбище!

"Кто-то очень не хочет, чтобы наша свадьба состоялась, - подумал я. - Гораздо больше не хочет, чем, к примеру, я..."

И про себя усмехнулся.

Юнъэр в свою очередь побелела, как мел.

Кажется, она тоже поняла это.

- На кладбище! - властно крикнула Юнъэр, разворачивая свою лошадь. - Немедленно!

Я не тронулся с места. Во мне проснулись сразу два чувства, заговорив о себе с не меньшей властностью, чем та, что была в голосе Юнъэр Мэйланьской.

Первым было упрямство - гибкое и неуступчивое, как клинок Единорога. Пусть гонец и кинулся сломя голову к своей соловой кобыле - я не гонец и не мальчик на побегушках, чтоб не размышляя выполнять чужие приказы.

Я - Чэн-в-Перчатке. Даже если иногда я об этом забываю.

Упрямство было весьма кстати - жаль только, что запоздало слегка... глядишь, и выпутался б из разговора о свадьбе с большим успехом.

Вторым же чувство было любопытство - из тех побуждений, что заставляют с улыбкой заглянуть в Восьмой ад Хракуташа.

- Успеется! - возразил я, поднимая Демона на дыбы и вынуждая гонца отскочить в сторону от соловой, бросив поводья. - На кладбище никогда не следует торопиться! Эй ты, кладезь хороших новостей, иди-ка сюда! Ну иди, иди, не бойся...

- Я слушаю вас, Высший Чэн! - поспешно крикнул гонец, и я спиной почувствовал удивленный взгляд Юнъэр.

Взгляд скользнул по спине и отскочил от панциря.

Во всяком случае, мне так показалось.

- Садись на лошадь, - гонец так и не осмелился приблизиться к Демону, и мне пришлось повысить голос. - И проскачи по ближайшим кварталам. Живо! Найдешь с десяток жителей - только чтоб разговорчивых и из тех, что страдают бессонницей - и тащи их сюда! Мигом!

- Да, Высший Чэн! - просиял гонец, напрочь забывший о присутствии правительницы. - Я сейчас... я понял вас!..

И - только копыта простучали по площади Фонтанов.

Тогда я пнул Демона У пятками в бока и неторопливо объехал вокруг накренившейся стойки - единственного, что осталось от ворот Семи Небес.

- Тихо снять такие ворота невозможно, - бросил я, разглядывая покореженные петли. - И...

- Их вообще невозможно снять! - запальчиво воскликнула Юнъэр и осеклась, поняв неуместность своих слов.

- Тихо снять такие ворота невозможно, - повторил я. - Да и не пытались их снимать тихо. Вон, и по петлям чем-то тяжелым били, и мостовая разворочена... Ну ладно, площадь, фонтаны шумят, жилые дома неблизко - но грохот, небось, квартала на четыре разносился! Если не больше... опять же - может, кто-то видел что-нибудь, или слышал, или еще что! А кладбище подождет... кладбище нас подождет.

- Возможно я немного ошиблась, - задумчиво произнесла Юнъэр, подъезжая ко мне.

- В чем?

- Да так... нет, я даже рада! Просто непривычно слегка...

Потом мы молчали до тех пор, пока не вернулся взмокший гонец вместе с дюжиной мэйланьцев, шумных и оживленно жестикулирующих.

Когда я научился выделять из общего гама отдельные слова и складывать их в осмысленные фразы - я узнал следующее.

Ворота Семи Небес были украдены царем всех людоедов-ракшасов и леших-якшей, кровавоглазым и двухголовым Бхимабхатой Шветой. Понадобились они этому самому Швете для его свадьбы с кабирской Матерью всех песчаных ведьм-алмасты, Шестиносой Аала-Крох, которая (то бишь свадьба) состоится на мэйланьском городском кладбище в самое ближайшее время. После свадьбы Бхимабхаты Шветы с Матерью алмасты должны, по идее, наступить светопреставление, но это еще точно неизвестно.

Зато было точно известно, что этой ночью на площади Фонтанов побывали два доверенных великана любвеобильного Шветы - поросший белой шерстью с головы до ног гигант Амбариша с пылающим мечом и его родной брат, владелец палицы Конец мира, исполин Андхака (тоже поросший шерстью, но в отличие от Амбариши, черного цвета).

Вот эти-то два очаровательных черно-белых братца и занялись воротами, время от времени прикладываясь к бочонку настойки Огненного дракона. Кстати, как шепнула мне Юнъэр, такая настойка действительно существовала - она олицетворяла мужское начало и подавалась к столу в исключительных случаях (например, свадьба в правящем семействе), да и то крохотными символическими порциями.

Лишь губы омочить.

К середине рассказа - который я для себя назвал "Касыдой о похищении ворот Семи Небес" - обнаружился еще один свидетель, приведенный расторопным гонцом. Свидетелем оказался щуплый подметальщик улиц Цунь Шлеп-нога, которого этой ночью нелегкая занесла на площадь Фонтанов в самый разгар безобразия расшалившихся великанов.

Цунь Шлеп-нога не убоялся грохота палицы Конец мира и полыхания меча Амбариши по одной причине - он был сильно пьян и искал прохладного убежища подле любимого фонтана в виде оскалившегося тигра, а шум в ушах, блеск в глазах и качающуюся землю бедняга Цунь воспринимал довольно-таки равнодушно.

В первый раз, что ли...

- Что, и великанов видел? - недоверчиво спрашивал я у Цуня, терпящего жестокие муки утреннего похмелья. - Этих... с шерстью?!

- Видел, - упрямо мотал кудлатой головой Шлеп-нога. - С шерстью. Большущие...

- И ворота именно они ломали? - хмурился я.

- А то кто же?! - не сдавался герой Цунь. - Они, понятное дело... Амбариша да Андхака. Дубиной как дадут, мечом как полоснут, а после драконовку кружками хлещут! Аж шерсть дыбом! И мне поднесли, не погнушались...

- Что поднесли-то?

- Как что? Эту... настойку на Огненных драконах! Только я не великан, я больше одной кружки не осилил... я когда проснулся - ни великанов, ни ворот. Ни драконовки... Всю выхлестали, гады косматые, а то, что человеку с утра поправится надо - это им без разницы! Хорошо, хоть не закусили мною, пока спал...

Юнъэр внимательно слушала, не перебивая, и, по-моему, была готова поверить во что угодно - вплоть до царя якшей и ракшасов, двухголового Бхимабхаты Шветы.

Я кинул Цуню монету и одобряюще улыбнулся Юнъэр.

- А теперь - на кладбище! - крикнул я неестественно веселым голосом.

Толпа свидетелей понимающе закивала головами.

- Кладбище - это правильно, - пряча монету за щеку, сообщил повеселевший Шлеп-нога. - Вот и Андхака мне так говорил - быть, мол, всем вам на кладбище! В самом скором времени... Рычит, подлец, хохочет, а сам дубиной по воротам, по воротам! И изо рта язык пламени локтя в полтора...

И он довольно-таки неприлично показал длину языка Андхаки.

Кладбище было как кладбище - если не считать того, что перед входом в него гордо стояли ворота Семи Небес.

А вокруг ворот стояла такая толпа, что казалось, будто половина Мэйланя умерла нынешней ночью от красной оспы, а оставшаяся половина явилась хоронить усопших.

Сами ворота были каким-то невообразимым образом приделаны к прутьям ограды кладбища - в месте свеженького пролома - а за воротами шагах в двадцати начинались чистенькие беленькие надгробия со столбиками, исписанными иероглифами; и узорчатые створки знаменитых ворот Семи Небес жалобно скрипели под порывами ветра.

- Незапертые они, - услужливо доложили нам сразу два голоса. - Добро, мол, пожаловать... засова нет, потому и не запертые. Скрипят, как не знаю что...

- А засов великаны украли, - вмешался еще один знаток. - Для важного дела.

- Для какого дела? - машинально спросил я.

- Для важного, говорю! Девственность невесты проверять будут. С Матерью алмасты, Шестиносой Аала-Крох, иначе нельзя... опять же если Бхимабхата Швета ослабел, то засов для брачной ночи как нельзя лучше!..

- Медный он, засов этот, - тихо сказала мне Юнъэр. - Целый брус меди, шести шагов в длину. Его и вынимали-то из ворот раз в десять лет, по праздникам...

Я с уважением подумал о девственности Шестиносой Аала-Крох - хотя мне было совершенно непонятно, как Аала при такой непробиваемой девственности исхитрилась стать матерью, да еще Матерью всех алмасты.

Ладно, с этим пускай царь Бхимабхата разбирается, а у меня - при всем моем к нему сочувствии - и без того дел по горло.

Толпа послушно расступилась перед моим Демоном У - полезный, однако, конь оказался! - и я некоторое время разглядывал ворота Семи Небес. Мне было не до искусства кименских мастеров, хотя и впрямь узор створок был весьма красив. Я смотрел, и в голове моей отнюдь не теснились какие-то особые догадки. Просто смотрел. Сам не знаю зачем. И, судя по тому, что я видел на площади Фонтанов и здесь, без великанов дело не обошлось. Без этих... Амбариши да Андхаки. Ох, что-то и я заговорил, как Цунь Шлеп-нога!.. Амбариша, Андхака, шутники косматые, любители хлебнуть драконовки... М-да, весело, прямо скажем, дела разворачиваются!

Юнъэр, не поехавшая за мной и оставшаяся вне толпы, выслушивала доклады многочисленных чиновников в жестких четырехугольных шляпах. Нет, на чиновниках была и всякая другая одежда, но именно шляпы сразу бросались в глаза. Чиновники говорили, Юнъэр кивала, я хмурился и смотрел на ворота, Демон У переступал с ноги на ногу и замышлял какую-то пакость.

Отличное времяпровождение, не так ли?!.

За моей спиной раздался изумленный гул, и большая часть толпы сорвалась с места, побежав в неизвестном направлении. Я подъехал к Юнъэр и чиновникам, где и узнал, что найден засов.

Только за ним надо отправляться к городским винным погребам.

Вот мы и отправились - по пути размышляя о таинственной связи городских винных погребов с девственностью Матери алмасты, Шестиносой Аала-Крох.

Размышления ни к чему не привели - разве что к погребам, двери которых были наглухо заколочены. Медным засовом от ворот Семи Небес. Он держался на огромных крюках, явно вбитых в стену этой ночью белым Амбаришей, который после заложил дверь засовом и загнал верхние концы крюков в ту же многострадальную стену.

Поскольку засов был существенно длиннее двери погребов, и даже длиннее расстояния между вбитыми крюками, - примерно локтя на полтора-два с каждой стороны - то концы его были круто загнуты вниз и внутрь, образуя чуть ли не кольца вокруг крюков. Видимо, брат-Андхака тоже времени даром не терял.

Юнъэр отдала необходимые распоряжения, к погребам были немедленно доставлены местные молотобойцы с переносными горнами и прочими инструментами - и дело пошло.

Впрочем, пошло оно туго. Лишь через час дверь сумели открыть, а выпрямление засова и приведение его в первоначальный вид должно было отнять гораздо больше времени.

...Когда мы спустились в подвалы, то сопровождавший нас Главный смотритель из семьи потомственных смотрителей винных погребов чуть не потерял сознание, и мне пришлось приводить его в чувство.

Я бы и не заметил, что из некоторых бочек пробки были вынуты, а затем вставлены на место - но Главный смотритель просто не мог пропустить такого вопиющего безобразия. Более того, над бочкам с нарушенной невинностью прямо на белой известке стен были сделаны надписи.

Писали факелом - вернее, копотью от него.

Вот я и читал мнения великанов о мэйланьских и привозных винах, заодно выслушивая краткие реплики-причитания смотрителя о содержимом бочек.

"Дрянь!" (белое сухое, сафед-кухская лоза, год я не запомнил), "Дрянь!" (красное сухое, лоза Аш-Шиннар, местное), "Дрянь из дряней!" (полусухой фаррский мускатель). "О-о-о!" (тахирский розовый мускат, мой любимый, вдобавок девятнадцать лет выдержки), "Дрянь, но ничего!" (десертный красный узбон, пять лет назад доставлен из Дурбана), "Это только под человечину!" (мэйланьское крепкое с добавлениями настоев трав и кореньев)...

И так далее в том же духе.

Мнения великанов о винах и настойках разнообразием не отличались, хотя мысленно я почти одобрил их вкус - имея в виду вкус к выпивке, а не вкус к погромам. Тут мы зашли в маленькую комнату, где было ужасно холодно, и там Главный смотритель все-таки упал в обморок.

Пока его отпаивали и хлопали по щекам прибежавшие на крик Юнъэр помощники, я сообразил, что надписи копотью на стенах сделаны по-кабирски. Собственно, многие в Мэйлане прекрасно говорили на кабирском языке, считавшемся государственным, а также на дубанском, хакасском и некоторых других языках; мэйланьское же иероглифическое письмо изучал каждый, желающий называться образованным человеком - а таких находилось немало - и трудно было найти в эмирате человека, не сумевшего бы договориться с заезжим купцом.

Я знал и кабирский, и мэйланьский с детства; точно так же знал их Кос, чьи отец и дед были дворецкими в нашем доме. А тайком от Чин я выучил и некоторые наречия ее родного Малого Хакаса, считавшиеся непревзойденными по части ругательств... ах, Чин, Чин...

Отчего бы и великанам Амбарише и Андхаке не сделать приятное кабирянке Аала-Крох и не воспользоваться ее родным языком?!

Мои размышления прервал вой очнувшегося смотрителя. Из воя явствовало, что воющему опостылела жизнь, что по приходу домой он непременно зарежется, повесится или утопится - и все потому, что наиценнейший бочоночек с настойкой Огненного дракона, сохранявшийся в целости исключительно для свадьбы Юнъэр Мэйланьской и Высшего Чэна Анкора (вот мерзавец, и этот туда же!) похищен и, скорее всего, уничтожен.

- Выпит он, твой бочоночек, - злорадно сказал я смотрителю. - Вылакали его великаны! У них мужское начало длиннее вашего засова, до Семи Небес торчит - вот и прихлопнули они им твоего Огненного дракона! Вместе с Цунем Шлеп-ногой.

Через секунду я пожалел о сказанном, потому что смотритель сдавлено хрюкнул, упал и больше не поднимался.

Домой я вернулся уже около полудня. Есть мне отчего-то не хотелось, поэтому мы с Косом ограничились фруктами, запивая их легким вином - и я стал рассказывать.

Разумеется, не только ан-Танье, но и всем нашим Блистающим.

Рассказ, вопреки ожиданиям, сильно затянулся, поскольку для Блистающих все время приходилось разъяснять, кто такие якши, ракшасы, великаны и алмасты, а потом тут же убеждать, что всех их на самом деле не бывает. В результате я окончательно запутал и сбил с толку Сая и Заррахида; Единорог всячески веселился, а Обломок выдавал со стены: "Ну вот, значит, эти самые великаны, которых на самом деле нету, ворота тем не менее унесли и огненную настойку выпили, которой теперь тоже на самом деле нету... Интересное дело получается! Куда ни глянь - ничего нету!.."

Настроение Коса странным образом колебалось от очень веселого к очень мрачному и обратно, так что к концу рассказа я и сам был не рад, что решил обнародовать всю эту историю. А с другой стороны - что мне оставалось делать? Умолчать? Скроешь от них что-нибудь, как же...

- Так якшасы и ракши, - осведомился наконец Заррахид, - они все-таки есть, или их нет?

- Якши и ракшасы, - поправил его Сай.

- Нет их! - отрезал Я-Единорог.

- И ворот нет, - уточнил Дзюттэ. - И нас нет. Якши унесли.

- Это не якши, - дотошность Сая не имела границ. - Это великаны, Амбариша и Андхака.

Так. Кажется, пошли на второй круг.

- Если эти ракшасы-великаны хотят расстроить свадьбу, - сказал молчавший до сих пор Кос, - то они воротами не ограничатся. Непременно жди новых бед...

- Утешил, - мотнул головой я. - Спасибо.

- А потому, - продолжил ан-Танья, - после обеда я сам схожу в город. Погляжу, что там творится. Нет, обеда ждать не буду - прямо сейчас и пойду. Может, разузнаю что-нибудь...

Кос встал и пошел к двери.

- Что за напасти, - проворчал он, выходя из комнаты. - Шулма, Тусклые, ассасины-батиниты, ракшасы, великаны... и все на мою голову!

"Как же, на твою..." - подумал Я-Единорог.

Возвратился Кос ближе к ужину, около шестой дневной стражи - я еще увидел из окна, как он огибает пруд, ведя за руку какого-то согбенного старца. Судя по всему - слепого.

С дутаром под мышкой. Или не дутаром. Короче, странное что-то... не разбираюсь я в мэйланьских музыкальных инструментах.

Однако ко мне ан-Танья вошел один.

- Я привел сказителя, - прямо с порога начал он.

- Видел. И где же он?

- Ест. Я велел сперва накормить его - а ты тем временем пошли гонца к благородной госпоже Юнъэр Мэйланьской (можно просто Юнъэр или даже Юн, - подумал я). Ей тоже будет будет небезынтересно послушать этот... как же он сказал?.. джир. Джир о хитрозлобном якше Чэне Анкоре и его невесте!

Я прикусил язык.

Ага, значит, повеселимся...

Кос уже протягивал мне калам, чернильницу и бумагу. Я быстро написал витиевато-вежливое, но вместе с тем весьма настойчивое приглашение, запечатал его поданной Косом большой фамильной печатью Анкоров Вэйских - совершенно непонятно, где ан-Танья ее раздобыл! - и Кос вручил послание гонцу, который уже ждал за дверью.

Гонец умчался, а я подумал, что если Юнъэр откликнется на мой призыв - а она почти наверняка откликнется - то не пройдет и часа, как она будет здесь.

Вполне достаточное время, чтобы сказитель наелся до отвала.

И впрямь, спустя час без малого мне доложили о прибытии правительницы. Я встретил ее, как подобает, со всеми многочисленными церемониями - и провел в парадный зал, соответствующим образом убранный вездесущим Косом.

Два высоких кресла с бархатными подлокотниками - для нас с Юнъэр; перед ними - небольшой столик с фруктами, вином и сладостями; по углам зала курятся благовония, а посередине разложен двойной коврик для сказителя.

И ничего лишнего. Молодец, Кос!

Мы с Юнъэр чинно пересекли зал и уселись в приготовленные для нас кресла.

- Только не будем называть друг друга по именам, - шепнул я Юнъэр (Кос шепнул мне то же самое минутой раньше). - Сказитель слеп, и до поры до времени ему не надо знать, перед кем он поет. Хорошо?

Юнъэр с удивлением посмотрела на меня, но перечить не стала и согласно кивнула, колыхнув пышным узлом прически.

- Введите сказителя! - приказал я.

Двое слуг, почтительно поддерживая седобородого старца, ввели его в зал и усадили на коврик перед нами. Сказитель поерзал, усаживаясь, привычно скрестил ноги и взял то, что я решил называть дутаром.

- Тебе сказали, о чем петь? - спросил я.

- Да, о благородный господин!

- Тогда пой!

И я махнул рукой слугам. Те тихо вышли, закрыв за собой дверь. Кос вышел вместе с ними, хотя вполне мог бы остаться.

Что ж это за джир такой, что его даже Кос два раза подряд слышать не может?

- Джир о хитрозлобном якше Чэне Анкоре, о его черных деяниях и беззаконных тайнах, а также о бедах, обрушившихся на Кабир и Мэйлань из-за коварства подлого якши, да проклянет его Творец! - возвестил сказитель неожиданно высоким голосом.

Юнъэр вздрогнула, и я поспешил взять ее руку в свою...

Джир о хитрозлобном якше Чэне Анкоре

- Я спою вам джир о Чэне.
Чэне из Анкоров Вэйских -
Джир о том, как был убит он
Во младенчестве беспечном
Злобным Бхимабхатой Шветой,
Повелителем всех якшей,
Страшным ракшасов царем.

(...Я поздравил сам себя с безвременной кончиной и приготовился слушать дальше...)

Рос спокойно Чэн в Кабире,
Млеко матери вкушая,
Радуя родных и близких
Кротким нравом и весельем,
Но ждала беда лихая
В самом сердце эмирата
Отпрыска Анкоров Вэйских,
Ах, ждала беда-кручина,
Своего она дождалась
И вошла к Анкорам в дом.
У пруда игрался мальчик,
Веселился Чэн-младенец,
И не ведал он о смерти,
Уготованной ему.
Бхимабхата Швета-ракшас,
Двухголовый, красноглазый,
Нравом дикий, острозубый,
Медношеий, крепкорукий,
Тяжкоплечий, страшный в гневе
Утопил его в пруду.
А потом на место Чэна,
Убиенного безвинно,
Царь проклятых людоедов
Сына своего подсунул,
Кровное дитя подкинул -
Принца-якшу Асмохату,
Дав ему обличье Чэна,
Чтоб он людям нес беду.

(...сказитель перевел дух - и я тоже. Да, теперь я понимал ушедшего Коса...)

Бхимабхата Швета-ракшас -
Меч вручил он Асмохате,
Что огнем в ночи пылает,
Что насквозь сердца пронзает
Всем, кто демона узнал.
Рос, однако, принц-подкидыш,
Притворяясь человеком -
Лишь ночами над Кабиром
В облике летучей мыши
Тенью черною летал.

Годы шли, сменяя годы,
Рос и силы набирался
Злобный якша Асмохата,
Чэном звавшийся Анкором
Меж доверчивых людей,
Но нуждался демон в крови.
В крови, что дарует силу,
Что скрепляет чародейство,
Будто тайная печать.
Стал ходить он на охоту,
Прячась под ночным покровом,
Но не ланей быстроногих,
Не оленей и не туров -
Он хватал детишек малых,
Мирно спавших в колыбелях,
И из горла кровь сосал.

(...Ишь ты! Вот негодяй... мирно спавших в колыбелях... просто плакать хочется!..)

Но однажды дикий якша
Не успел следы упрятать
Трапезы своей кровавой -
И его за преступленьем
Сам отец-Анкор застал.
Янг Анкор за меч схватился,
Но не смог ударить сына,
Одержимого безумьем -
Он не знал, что это якша,
И что Чэн лежит в пруду.
Засмеялся Асмохата,
Вынул свой клинок волшебный,
Что огнем в ночи пылает -
И пронзил Анкору сердце
И его напился крови,
Силы черной набираясь
И взывая к Бхимабхате,
Прославляя злую нечисть,
Отвергая путь Творца.

И возрадовались якши,
Ведьмы, ракшасы и дэвы,
Ибо время подходило,
Время ужаса и смерти,
Что навеки воцарится
На пылающей земле.
И явился Бхимабхата,
Страшный Бхимабхата Швета,
Двухголовый повелитель
Якшей, ракшасов и дэвов -
Он явился к Асмохате,
Своему родному сыну,
Он расхохотался злобно
И сказал ему: "Теперь
Отправляйся, Асмохата,
Под покровом темной ночи
На восток Барра-дорогой -
Доберешься до Мэйланя
И найдешь ты там на троне
Ясноглазую Юнъэр.
Соблазни ее немедля -
И наследник пусть родится,
Чтобы был он нам опорой
На земле среди людей.

(...Юнъэр как-то подозрительно покосилась на меня - и я отвел глаза, пытаясь сохранить на лице выражение невинной заинтересованности джиром.)

И отправился к Мэйланю
Хитрозлобный Асмохата,
То летел он над пустыней,
То в тени деревьев крался,
То обличья принимал он
Разных гадов и зверей.
До Мэйланя он домчался,
Во дворец вошел незримо
И возлег с Юнъэр на ложе,
Усыпив жену чужую,
И, сорвав с нее одежды,
Сделал то, за чем явился.

(...я почувствовал, что краснею...)

В срок положенный родился
У Юнъэр малыш-наследник,
И ее великим мужем,
Праведным Ю Шикуанем,
Был объявлен общий праздник -
И пришел в тот день провидец
И великий чародей.
Поглядел он на младенца
И сказал Ю Шикуаню:
"То не твой ребенок плачет
На руках жены твоей!"
Вопросил его правитель:
"Кто сей подлый осквернитель,
Что навлек на нас позор?!"
И ответил мудрый старец:
"Это - отпрыск Бхимабхаты
По прозванью Чэн Анкор."

В гневе выбежал правитель
Из дверей опочивальни
И седлать коня велел.
Вот помчался он к Кабиру,
Меч сжимая Цзюваньдао,
Ветром мести он летел.
Но подстроили лавину
Злые ракшасы предгорий,
И в ущелье под Хартугой
Дело подлое свершилось -
Не доехал до Кабира
Гордый мститель на коне.
Погребла его лавина,
И смеялись воры-якши,
Хохотали дэвы в злобе,
И скорбели всюду люди,
И в пустой опочивальне
Горько плакала Юнъэр.
В это время Асмохата
Разгулялся не на шутку,
Убивал со смехом громким
Он людей мечом волшебным,
Что огнем в ночи пылает...

(...этот постоянно пылающий в ночи меч начал меня всерьез раздражать. Что же касается остального... очень, очень поучительная история!..)

...Кровь из жертвы выпивал он,
И на улицах Кабира
Находили мертвецов.
Уж кабирскому эмиру,
Многославному Дауду
Из семьи Абу-Салимов
Слал угрозы и проклятья
Хитрозлобный Асмохата -
И искать управу стали
На исчадье темной силы.
Долго мудрецы гадали,
Долго мудрецы искали -
И нашли в конце концов!

На турнире храбрый воин,
Чье хранится в тайне имя,
Отрубил злодею руку,
Что сжимала страшный меч.

(..."Что огнем в ночи пылает", - чуть не добавил я.)

И возрадовались люди,
Но воскликнул злобный якша:
"Рано радуетесь, люди -
Новую, стальную руку
Для потомка Бхимабхаты
Завтра выкует кузнец!"

Как сказал он - так и сделал:
К кузнецу пошел назавтра,
Золотом того осыпал -
Сделал руку из железа
Асмохате тот кузнец.
И покрыл всего железом
От подошв и до макушки -
Засмеялся Асмохата,
Ибо стал неуязвим.

Люди прятались от страха,
Хоронились за ограды,
Только их не тронул якша -
Ведь коварный Асмохата
Дело подлое задумал.
Вновь отправился в Мэйлань он,
Чтоб сыграть в Мэйлане свадьбу
Со вдовою Ю Шикуаня
Ясноглазою Юнъэр.
В это время Бхимабхата,
Ракшас Бхимабхата Швета,
Двухголовый повелитель
Якшей, ракшасов и дэвов -
Сам задумал он жениться,
Ибо жен всех предыдущих
Он успел свести в могилу.

("...Видимо, этот Швета решил начать исповедовать Хайракамскую ересь, - ядовито подумал я. - Что ж это он - после целого гарема взять всего одну Аала-Крох?! Головы две, а жена одна, пусть даже и Шестиносая... ослабел повелитель, ослабел! Аж засов понадобился...")

Предложил он узы брака
Матери пещерных дэвов,
Алмасты и горных духов,
Диких гулей-трупоедов
Шестиносой Аала-Крох.
Свадьбу царь задумал справить
В ночь на кладбище Мэйланя
Меж надгробий и могил -
Чтоб потом отсюда с сыном
Страшный Бхимабхата Швета
Эмиратом править мог.
Двухголовый повелитель
Почесал свои затылки,
Грозно крикнул парой глоток -
Вызвал братьев-великанов
Амбаришу да Андхаку,
Чтобы те ему достали
ВоротА Семи Небес.

("...ВорОта", - машинально поправила Юнъэр. Сказитель сделал вид, что не расслышал, и продолжил джир...)

Ночью демоны явились -
И великие ворОта
Были вырваны из петель,
И на кладбище мэйланьском,
Проломив легко ограду,
Два могучих великана
Их оставили стоять.

И теперь грядут две свадьбы -
Асмохаты, злого якши,
Что живет в обличье Чэна
Из семьи Анкоров Вэйских,
Свадьбы якши-кровососа
Со вдовой Юнъэр Мэйланьской,
И убийцы Бхимабхаты,
Что в людей вселяет ужас,
На не менее ужасной
Шестиносой Аала-Крох.
Если свадьбы состоятся -
То погаснет в полдень солнце,
Смерть войдет в дома людские,
Мрак войдет в людские души...

- Вот такой веселый джир! - уже не сдерживаясь, закончил я.

Побледневшая Юнъэр испуганно смотрела на меня. Похоже, на какое-то мгновение ей действительно показалось, что я не Чэн Анкор, а якша-кровосос Асмохата в чужом обличье. Правда, надо отдать ей должное - всего на мгновение. Потом она протянула руку к столику, плавным движением взяла кубок с вином, отпила глоток, другой - и щеки ее слегка порозовели.

Вот так-то лучше...

- Скажи-ка мне, почтенный, где же ты услышал такой замечательный джир? - как ни в чем не бывало спросил я у застывшего на ковре сказителя.

- Этот замечательный джир я сложил сам! - гордо ответил старец, глядя мимо меня незрячими глазами. - А историю подмены в семействе Анкоров Вэйских - правда, вкратце - мне поведал сегодня на рассвете один добрый человек. Он даже дал мне десять золотых динаров - полновесных кабирских динаров! - чтобы я сложил этот джир и спел его на базарной площади не позже полудня. Что я и сделал, и даже значительно раньше полудня, научив этому джиру Сяо-чангира, его братьев У и Аня, а также двоих певцов с площади Фонтанов - и с каждого я брал по четыре связки монет...

- Ясно, - подумал я, хлопая в ладоши. - Если по четыре связки монет, да за каждую строчку... Курган из монет сложить можно.

Дверь открылась, и вошел Кос с двумя слугами.

- Вознаградите этого человека за его труды, - приказал я, хотя мне очень хотелось вознаградить старого дурака палками. - И отведите туда, куда он попросит.

Кос и слуги молча поклонились, помогли старцу встать и увели его прочь.

- Что ты думаешь обо всем этом, Чэн? - спросила Юнъэр, с тревогой заглядывая мне в глаза, словно боясь обнаружить там кровавые отсветы моей демонической сущности.

- Что скажу? Скажу, что кому-то очень не нравится свадьба Юнъэр Мэйланьской и Чэна Анкора Вэйского! И потом...

В дверь постучали.

- Да! - раздраженно крикнул я.

В дверь, непрерывно кланяясь, протиснулся гонец с гербом Мэйланя на дорожном чекмене.

- Сообщение для правительницы Юнъэр... - начал было он.

- Читай, - сразу перешла к делу Юнъэр.

- Осмелюсь доложить, что из храма Семизвездной Луны пропала книга Рода, куда куда вписывались все сведенья о рождениях, смертях и браках правителей Мэйланя и их кровных родичей на протяжении вот уже...

- Понятно, - перебил его я. - Похоже, что наш двухголовый Швета решил законным образом оформить свой брак с Матерью алмасты, Шестиносой Аала-Крох! Ты не находишь, госпожа Юнъэр?

И Юнъэр улыбнулась. Улыбка вышла растерянная, но все же это была улыбка. Кажется, Юн уже начала понемногу привыкать к выходкам расшалившихся ракшасов...

...Разумеется, вскоре я взгромоздился на Демона У и проводил Юнъэр до дворца (почетная стража тащилась позади, на почтительном расстоянии - то ли не хотели мешать разговору, то ли тоже слышали джир и опасались за свои жизни).

У дворца мы попрощались, я выяснил, что Юнъэр, как ни странно, почти совсем успокоилась, и через минуту я уже ехал обратно в довольно-таки сносном расположении духа.

А за три квартала до моей усадьбы из переулка вышли двое и преградили мне дорогу.

Уже темнело, но даже в полной темноте, даже будучи слепым, как наш расторопный сказитель, я узнал бы первого - крепко сбитого мужчину, на плече которого лежал большой, слабо изогнутый меч, не так много времени назад отрубивший мне руку.

Но-дачи, питомец Шулмы. И Асахиро Ли, принятый в племя.

Да, Асахиро Ли. Так звали этого человека - я помню, он еще представился мне перед турнирной Беседой...

Врал? Нет? Какая разница?!.

Второй была женщина с почти прямой саблей на боку. Если верить Саю, саблю звали Кунда Вонг. Как звали женщину - это меня не интересовало.

- Здравствуй, - просто сказал Асахиро Ли.

Со мной не было Единорога, так что я не слышал, что сказал Но-дачи.

- Здравствуй, - кивнул я. - Хоть я и не желаю тебе здравствовать.

- Убей его, Асахиро, - сказала женщина. - Чего ты ждешь?

- Это Фариза, - сообщил мне Асахиро. - Я слышал, Чэн Анкор, что ты искал меня.

- Ты не мог этого слышать, - ответил я. - Я ни с кем не делился этим. Но я действительно искал тебя.

- Хорошо. Ты меня нашел. Езжай вперед, а мы пойдем следом.

Демон с ржанием обогнул две чуть посторонившиеся фигуры, и я поехал дальше, не оборачиваясь. "Сбегут", - мелькнуло в голове. И сразу же: "Нет, не сбегут. Иначе зачем они вообще здесь?"

Да, они шли за мной.

Я часто представлял себе, какой будет моя встреча с человеком, отрубившим мне руку.

Встреча оказалась вот такой.

Простой и скучной.

И все же - встретились.

Глава восемнадцатая

- Наверное, я должен тебя убить, - сказал Я-Единорог. - Нет, не так: я обязательно должен тебя убить. Да. Так правильно.

- Убей меня, - ответил Но-дачи, большой меч.

- Убей меня, - ответил Асахиро Ли, Придаток Но-дачи, человек с мертвыми глазами.

- Убей, но выслушай, - добавили они оба.

...Комната была тесной для нас. Я, Единорог и Дзюттэ по одну сторону стола; Асахиро Ли и Но-дачи - по другую.

За спиной Асахиро стояла смуглая Фариза, и я чувствовал на себе ее взгляд - взгляд самки барса, у которой пытаются отнять не добычу, но детенышей.

Правая рука Фаризы (тонкое, но сильное запястье, цепкие пальцы... хорошая рука!) лежала на витой рукояти сабли с крестовиной, украшенной по краям кольцами. Саблю звали Кунда Вонг, и она была безумной. Она любила Но-дачи, а он только что сказал: "Убей меня". Она любила Но-дачи, а Фариза любила Асахиро, и это было видно всем, кроме самих Асахиро и Но.

Мертвыми глазами не увидеть любви.

В трех шагах - нет, теперь уже почти в шаге от них стоял бесстрастный Кос. На его поясе недвижимо замер эсток Заррахид - и немногие знали истинную цену неподвижности Заррахида. Статуя Кос-Заррахид была высечена из самого дорогого мрамора, какой только встречается на этом свете, и левая рука Коса покоилась за отворотом блузы.

Там, скрытый до поры от посторонних глаз, спрятался Сай.

Могу представить, о чем думал Сай Второй в этот миг.

Могу - но не хочу.

Комната была тесной для нас.

Мир был тесным.

- Убей, но выслушай, - повторил Асахиро Ли, Придаток Блистающего Но-дачи.

- Убей, но выслушай, - повторил двуручный Но-дачи, меч человека Асахиро Ли.

- Убью, - согласился Я-Единорог. - А слушать не буду. Не хочу я тебя слушать.

И тут Фариза и Кунда Вонг не выдержали.

Пружина, скрытая в неистовой Фаризе, сорвалась, не вынеся напряжения - и острый клинок Кунды наискось метнулся над столом, прорываясь к моему горлу. Дзю кинулся наперерез, с нечленораздельным лязгом перехватил вскрикнувшую саблю, намертво припечатав ее к столу - а хватка у Дзю была еще та - и обнаженный Единорог уже упирался острием в нежную кожу под подбородком Фаризы.

Я чувствовал, как пульсирует тоненькая жилка на шее молодой женщины. Одно неосторожное движение...

- Еще раз вмешаешься в разговор без спроса - умрешь, - ледяным голосом заявил Обломок, не выпуская трепещущей Кунды. - Поняла?

- Еще раз вмешаешься в разговор без спроса - умрешь, - сообщил я пепельно-серой Фаризе, пытаясь точно повторить интонации Дзю. - Поняла?

- Она поняла, - вместо Фаризы и Кунды ответили Но-дачи и Асахиро Ли. - Она все поняла.

Дзю и Единорог снова легли на стол - Обломок нехотя выпустил слабо звенящую Кунду Вонг - а поверх Блистающих лежали мои руки в чешуйчатых латных перчатках.

Только левую перчатку можно было снять.

И в мертвых глазах Асахиро мелькнуло что-то живое, когда он посмотрел на мои руки.

Мелькнуло и погасло.

Кос стоял почти вплотную к Асахиро Ли. Рука Коса по-прежнему оставалась за пазухой - и на груди ан-Таньи из-под блузы еле заметно выпирало острие Сая Второго. Этот бугорок был совсем рядом с затылком Асахиро, словно нарыв, готовый прорваться смертью.

"Интересно, смог бы он?" - подумал Единорог, имея в виду Сая.

"Интересно, смог бы он?" - подумал я, имея в виду ан-Танью.

Кос спокойно поглядел на нас и скривил свои тонкие губы в подобии улыбки.

Асахиро должен был спиной почувствовать эту улыбку.

- Хороший у меня человек Кос ан-Танья, - сообщил в пространство Заррахид, так и не покинувший ножен. - Хороший... у нас человек.

Блуза на груди Коса шевельнулась, и я понял, о ком говорил эсток, говоря "нас".

Фариза отошла на прежнее место, не попадая саблей в ножны. Обеих била мелкая дрожь. И я ничем не мог им помочь.

Не собирался я им ничем помогать.

Мы шли по Пути Меча.

- Я убью тебя, - еще раз сказал я, и Фариза тихонько заскулила. - Сегодня. Сейчас. Сию минуту. Я убивал тебя все это время, с того самого момента, когда ты, Асахиро, человек - когда ты, извинившись, отрубил мне руку...

-...когда ты, Но-дачи, Блистающий - когда ты, извинившись, отрубил руку, державшую меня, - эхом прозвенел Единорог.

Остальные молчали.

- Я убивал тебя, в отчаянии поднося к своему горлу нож-кусунгобу; я убивал тебя, стоя у наковальни в кузнице Коблана: ненавидя мертвый металл на своем обрубке, сжимая стальные пальцы на рукояти меча, совершая невозможное - все это время я непрерывно убивал тебя...

- Я убивал тебя, - отозвался Единорог.

-...мечась между мудрым Муниром и гордым Масудом, вкусив крови зверя, пережив смерть Друдла, отправив твоих кабирских убийц к Тому, кто ждет их в раю, если Он их там действительно ждет - все это время я непрерывно, в душе и в помыслах своих убивал тебя и только тебя.

При последних словах о "кабирских убийцах" Асахиро Ли и Но-дачи вздрогнули.

Я-Единорог ждал.

Нет.

Они не сказали ничего.

И косого взгляда Асахиро в сторону Фаризы было достаточно, чтобы сабля и женщина остались на месте.

- Я убивал тебя, но ты не умирал. Ты оставался где-то глубоко внутри меня, и если сейчас я на самом деле убью тебя, то ты останешься во мне навсегда. Я никогда не смогу избавиться от призрака. И все-таки ты умрешь, Блистающий Но-дачи и человек Асахиро Ли. Сегодня. Сейчас. Сию минуту.

Дзю рванулся вперед и с силой ударил в клинок Но-дачи. Раздался долгий и чистый звон. В то же мгновение Единорог почти нежно погладил Асахиро Ли по щеке. Лезвием. Капля крови, набухая, сорвалась вниз и упала на большой меч, лежавший поперек стола.

И растеклась.

- Ты умер, - сказал Я-Единорог. - Отныне и навеки, ты умер, Блистающий Но-дачи и человек Асахиро Ли. Призрак, мучивший меня все это время, мертв. Я свободен и говорю тебе, мертвому - спасибо за то, что я стал тем, кем стал. Раньше ты принимал решения за других: сегодня я принял решение за тебя. Ты умер. Ты родился заново. Мы обязаны друг другу жизнью - не той, что была, но той, что начинается заново. Так что мы квиты. Я приветствую тебя.

- Я приветствую тебя, - следом за Мной-Единорогом повторил Обломок. - Смотри, младенец, чтобы мне не пришлось раскаяться в этом. Потому что мои шутки не всегда бывают смешными.

- Я приветствую тебя, - одновременно заговорили Заррахид и Кос. - Имей ты хорошего дворецкого - не гулять тебе тогда по ту сторону Кулхана. Ладно, будем считать, что тебе просто не повезло в прошлой жизни... надеюсь, в новой повезет больше.

И тут случилось непредвиденное.

- Привет, Но! - радостно завопил Сай Второй, вылетая у Коса из-за пазухи и вонзаясь в столешницу рядом с Но-дачи и Асахиро Ли. - Привет, Кунда! Чтоб вы все сломались - до чего же я рад вас видеть!.. А мы тут вас ищем, ищем...

Асахиро рывком поднял голову и посмотрел на меня.

Глаза его неестественно блестели.

Живые глаза.

Точно так же блестел клинок Но-дачи.

Живой клинок.

- Лучше б ты убил меня, - тихо сказали человек Асахиро Ли и Блистающий Но-дачи.

- Обойдешься, - ответил Я-Единорог.

- Правильно, - согласился Обломок. - Я им такую новую жизнь устрою...

...а потом мы долго говорили - часа два или больше, перебивая друг друга, веря и не веря, споря, соглашаясь, хмурясь и смеясь; мы говорили о Кабире и Шулме, о Мунире и Масуде, о жизни и смерти... о Коблане, Друдле, Чин, эмире Дауде, Детском Учителе, Шешезе, Гвениле, Волчьей Метле, о старом Фархаде, о руке аль-Мутанабби, о людях и Блистающих, о возможном и невозможном, о записках Фаня Анкор-Куна, о старейшинах Совета Высших и Тусклых-батинитах; о Джамухе Восьмируком и Тусклом Чинкуэде...

- Больше никто не вернулся, - взахлеб рассказывал Асахиро, и ему вторил Но-дачи, - никто из наших... только мы да Фариза с Кундой! Ну, Кургай с Шото и Тощий Ар-Фасин с двумя Саями - эти в Кабире погибли, а остальные где? Где они?! Ну хоть кто-нибудь!..

- Там же, где и еретики-батиниты Хаффы, Кабира, Дурбана и Кимены, - перебивали их Кос и эсток. - Дескать, мир не переделаешь, даже под угрозой конца света; а мы тоже люди. Или: мы тоже Блистающие. Лучше и не скажешь. Решили, небось - поживем, как следует, а придет Шулма - так умрем, как следует...

- Зря, все зря, - сокрушался Асахиро.

- Ну почему же! - возмущался я. - И ничего не зря... хотя, конечно...

Все те же три любопытные звезды мерцали за окном, дело близилось к полуночи - на улицах простучали колотушки третьей стражи, значит, полночь наступит через два часа - и у меня уже заболел язык, а у Единорога - клинок, когда Фариза и Кунда вспомнили о главном.

Точнее, о том, что еще недавно было главным для них.

О том, что заставило их преградить нам дорогу.

Сегодня днем около базара мальчишка-посыльный передал Фаризе записку.

"Пора платить, - значилось там. - Этой ночью в четвертую стражу у заброшенного водоема в квартале Цин-эрль, в восточной части города. Если, конечно, ты не боишься. Эмрах ит-Башшар из Харзы."

Когда Фариза прочитала записку и огляделась по сторонам - у дальней коновязи она увидела Эмраха. Которого не помнила в лицо; верней, помнила, но смутно.

Зато сабля Кунда Вонг отлично помнила Пояса Пустыни, Маскина Седьмого (ныне Тринадцатого), чьего прошлого Придатка она зарубила нынешним летом в Харзе - а Пояс Пустыни блестел в руке ит-Башшара отнюдь не двусмысленно.

Эмрах и Маскин насмешливо отсалютовали Фаризе и Кунде, и исчезли за коновязью.

Догнать их не удалось.

Да и к чему их догонять? - у заброшенного водоема, в квартале Цин-эрль и так далее...

Я еще раз повторил историю о Тусклых, жертвоприношении Прошлым богам и клятвопреступлении старейшин.

Вкратце.

- Плевать, - отрезала Фариза. - Одного ублюдка убила, и второго убью. Батиниты, Тусклые... дерьмо.

Как я уже понял, Фариза вообще не отличалась изяществом обхождения. Думаю, что шулмусы с радостью принимали ее в племя. Эмрах поступил умно, написав: "Если, конечно, ты не боишься". После этих слов Фариза не то что пришла бы - приползла бы к водоему и зубами загрызла бы мстителя.

Сабля Кунда Вонг - в ответ на предложение Но-дачи попросту не ходить никуда - только насмешливо присвистнула, едва не задев ухо отпрянувшего ан-Таньи. А если пойдут они - пойдет и Асахиро. Естественно, вместе с Но. Вот почему они сперва явились ко мне - если настала пора платить по счетам, то они хотели расплатиться сразу по всем. "Убей, но выслушай!" Да, они готовы были платить...

Платить той монетой, которую разменяли в Шулме.

- Ох, Шулма-то рада будет, - проворчал Обломок. - Пока она еще до нас доберется - а мы тут уже сами друг друга перерезали да переломали...

- Собираемся, - коротко приказал я. - К полуночи мы должны быть у водоема. Все.

- Зачем все? - недоуменно спросили Асахиро и Но-дачи. - Вас туда не звали! Зачем судьбу лишний раз вдоль лезвия щекотать?!

- Затем. С будущими союзниками знакомиться будем. Заодно и извинимся за чужой грех вековой давности.

- Я лично извиняться не собираюсь, - вмешалась Кунда, на всякий случай косясь на Дзюттэ. - Я собираюсь драться. Меня драться звали. Ясно?

- Ясно, ясно, - оборвал ее Обломок. - А мы уж было решили, что тебя на праздничную заточку пригласили! Где ж тебя ковали, такую полоумную?!

- Молчи, Кунда, - испуганно влез Сай. - Не то он и тебя воспитывать станет...

Асахиро Ли встал из-за стола и подошел ко мне.

- Что ты задумал, Чэн? - вполголоса спросил он.

- В Шулму он идти задумал, - вместо меня ответил Кос. - А то как же! Вы там были, Джамуха был, а он - нет! Чего тут непонятного?! Я его с самого детства помню - никогда ждать не любил, хоть ребенком, хоть сейчас. Не любил и не умел. Да, вовремя я уволился...

- Хороший у нас человек Кос ан-Танья, - улыбнулся Я-Единорог. - Да, Заррахид?

- Да, - очень серьезно ответил эсток.

Пока мы добирались до назначенного места встречи - пешком, как советовал Фань Анкор-Кун в своих записях, и покинутый Демон У шумно тосковал в конюшне - у меня в голове бродили разные мысли, иногда забираясь в такие закоулки сознания, куда я и сам-то опасался заглядывать. Или даже не знал о их существовании.

Возьмем, к примеру, рассказ Матушки Ци об Этике Оружия - верней, об эпохе ее зарождения - в результате чего поединки превратились в Беседы и стали бескровными. Ведь как раз тогда мы, люди, решили, что оружие - не просто вещь, но вещь-драгоценность, вещь-символ и даже вещь-святыня. То есть как бы уже и не совсем вещь. Уничтожать такую - сперва глупость, затем - грех, и наконец - святотатство. Я и помыслить-то не мог, что из-за какой-то неловкой оплошности (хоть своей, хоть со-Беседника) способен сломать Единорога. Вот и сейчас - как подумаю, так просто в пот бросает!

Опять же, одних названий оружия - если даже не считать собственных имен - великое множество. Такого разнообразия нет среди никаких других... вещей. Оружейники до сих пор спорят: Малый Крис или та же Чинкуэда - это короткий меч или все-таки кинжал? Большой Да - это еще меч или уже алебарда?!

И впрямь впору говорить о новой расе...

И все-таки - с какого момента Беседа превращается в поединок и наоборот? Где зародыш насильственной смерти?! Можно убить, ненавидя - но разве в Шулме ненавидели рабов, сходясь с ними лицом к лицу во время тоя?

Зачем шулмусы выпускали в круг чужаков?!

Они хотели доказать. Доказать не-шулмусам, не-таким, как они, свое превосходство. Это было для шулмусов жизненно необходимо - доказывать. Успешный набег - доказательство военного умения, более тучные стада - доказательство богатства, укрощение дикого жеребца - доказательство отваги; бой один на один с чужаком на глазах всего племени - доказательство силы и превосходства.

Не умеющий доказывать любой ценой, не гнушаясь никакими доводами, вплоть до убийства - умрет.

А умеющий или научившийся - будет принят в племя.

Он - свой. Теперь он - свой.

Он тоже умеет доказывать. Он - шулмус.

С белой кошмы - на пунцовую... Клинком подать.

Джамуха Восьмирукий и Чинкуэда отлично поняли это - и сумели доказать свое право на власть в Шулме, безошибочно выбрав время, место и способ.

А что доказывали Тусклые, принося жертвы Прошлым богам?

Они доказывали жизнеспособность своей расы (человечества или Блистающих) согласно канону учения Батин.

Ну а я, я сам - Беседуя с тем же Фальгримом, я ведь тоже доказываю?!

Да. Безусловно.

...И когда я понял разницу - я беззвучно расхохотался, весьма удивив этим идущих рядом Коса и Асахиро.

Фаризу было трудно чем-то удивить.

- Ничего, ничего, - шепнул я им. - Все в порядке... это я так.

И мы зашагали дальше.

Дальше...

Шулмусы и Тусклые доказывали кому-то! Чтоб бы они не доказывали - всегда был кто-то, кто должен был оценить весомость их доказательств! Кто-то - Творец, противник, соседнее племя, старейшина Совета, другой народ, соперник, друг, брат, прохожий, чужак...

Кто-то.

Кто-угодно.

И этот кто-то не мог быть для доказывающего со-Беседником. Ибо Беседа подразумевает общую попытку выбраться к истине.

Общую. И при этом не обязательно выбираться только к истине Батин.

Беседа подразумевает умение не только говорить, но и слушать.

А значит - слышать.

Значит - понимать.

Нельзя понимать, не гнушаясь никакими доводами; нельзя понимать, не желая услышать; нельзя услышать, перекрикивая друг друга; нельзя беседовать с врагом...

Враг - это неизбежность поединка; со-Беседник - это попутчик, с которым вместе идут по Пути, пусть даже и по Пути Меча - но при этом ты уже не один против неба. Пресеки свою двойственность... и пойми, что он - это ты.

И когда я доказываю, Беседуя с Фальгримом - в первую очередь я доказываю самому себе. А Фальгрим помогает мне в этом, потому что я не борюсь с его эспадоном Гвенилем - я борюсь с собственной леностью, гордыней, неумением; я борюсь сам с собой.

Даже если иногда мне кажется, что я борюсь с Фальгримом.

И поэтому я никогда не убью Беловолосого.

И поэтому он никогда не ранит меня.

И поэтому могучий Гвениль никогда не выщербит Единорога.

И поэтому...

- Пришли, - тихо бросает Кос, трогая меня за плечо. - Вон, за углом забора... Видишь?

Да, я видел.

И край бортика водоема, облицованный плиткой и отражающий рассеянный свет звезд; и тень рядом с ним.

- Пришли, - согласился я.

Я оставил своих спутников возле забора, а сам двинулся к водоему, наскоро договариваясь с Единорогом о том, что каждый из нас будет говорить сам за себя и с себе подобным.

Все равно говорим мы одно и тоже... или почти одно и то же. А когда надо оставаться начеку - не до раздвоения и внутренних голосов.

...Сказать, что Эмрах ит-Башшар удивился, увидев меня - это значит ничего не сказать.

- Ты? Как это... то есть - откуда? И зачем?!..

Говорил он невнятно, потому что трудно говорить внятно с отвисшей до пояса челюстью.

- Я, оттуда и затем, - приблизившись, сказал я. - Ну ты даешь, Эмрах... сперва сам в гости набиваешься, загадки всякие загадываешь, Беседуешь по душам - а теперь как не родной! Ты что, вправду мне не рад?!

- Я ждал не тебя, - набычившись, заявил Эмрах, и руки его как бы невзначай легли на пояс.

Поясом был Маскин Тринадцатый.

- А ты не допускаешь мысли, что она - моя возлюбленная? - задумчиво протянул я, делая вид, что не замечаю враждебности харзийца. - Моя нежная и трепетная лань...

- Кто - она?

- Она. Та, которую ты ждал. Может быть, я ревную?!. Эй, услада моих очей, выйди к нам!..

Из темноты возник Кос - как всегда, невозмутимо-спокойный.

- Доброй ночи! - приветливо поздоровался он. - Услада очей сейчас придет. У нее серьга выпала - вот найдет и придет. А пока услаждайте очи мною. Хорошо?

- Хорошо, - покладисто согласился я. - Усладим.

- Ты еще и дворецкого сюда притащил! - прошипел взбешенный Эмрах. - Ах ты...

Чем-то он напомнил мне Фаризу - манерами, должно быть... Вернее, их отсутствием.

А какие у них получились бы дети!..

- Я не его дворецкий, - поколебать спокойствие Коса было невозможно. - Он меня уволил. Еще в Кабире. А она - она моя дочь.

Кос подумал и добавил:

- Приемная.

- Причем вся в отца, - бросил Асахиро Ли, объявляясь рядом с ан-Таньей. - Вот поэтому без нас она на свидания не ходит. Без возлюбленного, отца и брата.

Эмрах отступил шага на два и слегка согнул в коленях свои кривые ноги.

Я подумал, что еще полгода назад ит-Башшару и в голову не пришло бы испугаться вот такой ночной встречи.

Никто бы из нас не испугался.

Сколько раз я Беседовал по ночам в Кабире?

Мои размышления были прерваны появлением Фаризы. Она появилась из мрака - высокая, гибкая, с разметавшейся копной вьющихся волос; она шла широким, уверенным шагом, и в нее запросто можно было бы влюбиться...

Если бы она молчала.

- Эй ты, ублюдок, - без обиняков сказала Фариза, - пошли, я тебя убью. Ну, чего выпучился, жаба кривоногая?!

Сомневаюсь, что после этого Эмраху захотелось бы влюбиться в Фаризу.

- Погоди, дорогая, - вмешался я. - Куда ты так торопишься? Я сейчас все устрою...

Я встал лицом на юго-восток - в небе отчетливо сверкал треугольник Южного Копья, так что ошибиться было сложно - сделал десять шагов и остановился у старой беседки. Затем я протянул руку аль-Мутанабби и трижды гулко ударил по крайней левой опоре.

- Пошли, - не оборачиваясь, бросил я.

За спиной изумленно сопел Эмрах ит-Башшар.

По-моему, он готов был признать во мне Сайид-на, Главу учения Батин.

- Давайте, давайте, - помахал я рукой ему и моим спутникам, стоявшим рядом с ит-Башшаром. - Время не ждет...

В полу беседки с легким скрипом открылся люк.

Но первым нырнул в него и стал спускаться по винтовой лестнице на встречу с Тусклыми не я.

Первым был Кос ан-Танья.

Я был вторым.

Наверное, когда я умру и придет пора спускаться в Восьмой ад Хракуташа - Кос и тут пойдет впереди меня, распахнет огненные двери и спокойно скажет:

- Прошу вас, Высший Чэн...

И если все демоны после этого не разбегутся кто куда - считайте, что я плохо знаю своего дворецкого.

Кос был первым, я - вторым, зато Эмрах - последним.

- Ассасин недорезанный, - через плечо сообщила ему Фариза.

Эмрах споткнулся и ухватился за перила.

Я и не подозревал, что под этой полуразвалившейся беседкой может оказаться такой зал. Стены его были выложены плитами зеркального серебра, до блеска начищенными белым песком; массивные четырехугольные колонны были украшены фигурами крылатых зверей и людей с копытами и рогами; середина зала, пол которого имел деревянное покрытие с шероховатой поверхностью, освещалась множеством факелов, и по углам курились жаровни на выгнутых ножках - только пряный дым не заполнял, как положено, помещение, а стелился вдоль стен и исчезал неизвестно куда.

А шагах в двадцати от нас стояли Двенадцать. Один спустился вместе с нами - Эмрах и Пояс Пустыни. Скорее всего, Эмрах не был Одним - Одним был, по моему разумению, Сайид-на, Глава Учения - но мне сейчас было не до иерархии батинитов, хоть старых, хоть новых.

Двое из стоявших сразу бросились мне в глаза. И не только потому, что стоя вместе с остальными, они находились как бы отдельно от всех. Худой, невероятно высокий старик с двуручной секирой-юэ, древко которой заканчивалось сверху волнистым копейным острием, а внизу - крупным набалдашником, из которого торчал короткий шип; и коренастая женщина средних лет, но совершенно седая, в руках которой было двухконечное копье с узкими ромбовидными наконечниками, ниже которых крепились цветные кисти.

Мне даже не понадобилось подсказки Единорога, что это - те самые Тусклые. Я и так каким-то внутренним чутьем ощутил, что копье и секира - это и есть те двое, кто выжил после побоища вековой давности, случившегося в этом зале. Не надо было обладать особым умом, чтобы понять - люди, в чьих руках тогда были эти секира и копье, давно умерли, и сейчас я вижу их внуков, если не правнуков... но в глазах старика и седой женщины горел древний огонь истины Батин, огонь алтаря, на котором приносились жертвы Прошлым богам.

Только они - люди и Тусклые, старик, женщина, копье и секира - никак не отреагировали на то, что вместе с теми, кого ждали здесь сегодняшней ночью, в зал Сокровенной Тайны явились еще трое людей и пятеро Блистающих.

Я, Кос, Асахиро; Единорог, Обломок, Но-дачи, Сай и Заррахид.

Среди остальных десяти батинитов-людей прокатился недоуменный шепоток; я опустил руку на рукоять Единорога и услышал отголосок такого же перешептывания среди Тусклых.

Ну да, конечно... Они же все похожи на Эмраха ит-Башшара и Пояса Пустыни! Если до тех пор, пока их не стало Двенадцать и Один, жертвы Прошлым Богам не приносились, то из Двенадцати и Одного только двое знают, что такое кровь, не понаслышке.

Даже если у них и есть свои способы переучивания - а такие способы наверняка есть.

В этом мы превосходили их. Увы, превосходили. Почти все из нас были более Тусклыми, чем Тусклые.

И все началось гораздо быстрее, чем я предполагал. Потому что я ждал ритуала - а его не было; потому что я ждал обряда - и его тоже не было. Приветствий, проклятий, хоть чего-нибудь - ничего не было.

Высокий старик подбросил в воздух свою секиру, хлопнув в ладоши - и, прежде чем он ее поймал, Эмрах ит-Башшар выбежал на середину зала, и в его руке звонче хлопка пел Пояс Пустыни, наклоняясь в сторону Фаризы.

Радостно завизжала Кунда Вонг, и оскаленная Фариза, забыв обо всем, кинулась на Эмраха.

Они встретились как раз напротив меня. И я еще успел подумать что представлял жертвоприношение Прошлым богам как-то не так... а вот как я его себе представлял - об этом я подумать не успел.

...Обычно сабельные бои бывают шумные и быстротечные. Но на этот раз дело затянулось. И Эмрах, и Фариза не были самыми гениальными бойцами эмирата, равно как Пояс Пустыни и Кунда Вонг тоже не были первыми саблями среди Блистающих - но между собой они были примерно равны, что затягивало Беседу.

Только они не Беседовали.

Еще я заметил, что гибкий Пояс Пустыни наверняка предпочитает пешие Беседы, а его нынешний Придаток Эмрах - конные, и из-за этого их совместные действия были чуть-чуть менее успешными, чем хотелось бы. Как же я раньше этого не заметил? Ах да, раньше я был внутри Беседы, а теперь - снаружи...

Только это не было Беседой.

Сам Эмрах низко приседал, широко расставив кривые ноги, и передвигался короткими резкими прыжками, норовя зацепить концом Маскина Тринадцатого руки Фаризы или дотянуться до ее лица; сама же Фариза непрерывно кружила вокруг ит-Башшара, а вокруг легкой на ногу Фаризы, похожей на язык пламени, непрерывно кружилась бешеная Кунда Вонг, сбивая в сторону гневно звенящего Пояса Пустыни и стараясь прорваться поближе к Эмраху, где ее жесткость и чуть более короткий клинок давали Кунде некоторое преимущество.

Звону было - хоть уши затыкай...

И все-таки не хотел бы я оказаться на месте Эмраха! То есть окажись я все же на его месте, все пошло бы совсем по-другому - это без ложной скромности, да и какая тут скромность, когда знаешь цену сам себе и не стесняешься сказать: да, этот товар по мне, а вон тот - нет, не сегодня...

А Эмрах - он к себе еще не приценился. Месть местью, а ему - несмотря на его новую Тусклую выучку - всякий раз приходилось, нанося очередной удар, ломать въевшееся в плоть и кровь Мастерство Контроля. Слишком давно был убит Кундой и Фаризой его друг, прошлый Придаток Маскина, и первая всесокрушающая ярость прошла, так что теперь удары Эмраха и Пояса Пустыни зачастую шли не от души.

От ума они шли, от понимания значимости поединка, от осознания реальной опасности... потому и запаздывали самую малость - только здесь счет и шел на такие малости!

Зато Фариза и Кунда - обе они не грешили излишней рассудительностью, и рубили от всего сердца, ничем не руководствуясь, ничего не опасаясь и ни о чем не думая.

И я совершенно не удивился, когда лезвие Кунды полоснуло-таки по правому плечу ит-Башшара, и Пояс Пустыни, прервавшись на полувзмахе, вылетел из ослабевших пальцев и, ударившись об одну из колонн, упал на пол.

Зато я удивился тому, что сделал в следующее мгновение я сам.

Моя левая рука выхватила из-за пояса Обломка, и я швырнул его в Фаризу. То ли мне попросту повезло, то ли Обломок оказался мастером почище метательных ножей из Фумэна - но он ударил Фаризу точно в запястье, и Кунда Вонг - уже готовая опуститься на бритую макушку Эмраха - последовала за Поясом Пустыни, рухнув прямо на него и громко лязгнув от возмущения и обиды.

В два прыжка я оказался рядом с бойцами и первым делом поднял умницу Дзюттэ.

Обнаженный Единорог уже чутко подрагивал в руке аль-Мутанабби.

- Прекратить! - загремел я на весь зал. - Все, хватит! Наигрались...

Я переоценил свои способности отдавать приказы. И недооценил змея гордыни, свившего свои кольца в Эмрахе и Фаризе. Потому что Фариза, вооруженная только своим дурным характером, кинулась на меня, и я едва успел оттолкнуть ее, помня о Блистающих у меня в руках, но совершенно забыв о латных перчатках - так что несчастная Фариза, задохнувшись, отлетела назад и была поймана недремлющим Косом за отворот халата.

Эмрах, чья рана оказалась неопасной, уже успел к тому времени поднять Маскина, и мне пришлось уходить от них на шаг, потом еще на один шаг; а после опомнившиеся Тусклые кинулись на помощь Тринадцатому, но их встретил Кос с Заррахидом в одной руке и с Саем - в другой, Асахиро с Но-дачи и рычащая Фариза с дымящейся жаровней в руках...

Последней, по-моему, было все равно с кем драться, лишь бы драться. Я, конечно, имею в виду Фаризу, а не жаровню.

- Не убивайте! Не убивайте их! - надсадно кричал я, принимая на Обломка чей-то меч и чувствуя, что шут с трудом удерживается, чтоб не сломать изумленно скрежещущий клинок. - Не убивайте...

По панцирю вскользь прошлось острие копья, я подпрыгнул, пропуская чужой топор, мелькнувший у самого пола; дальше я увидел совсем незнакомое лицо, потом второе - и обе мои руки в наручах и латных перчатках опустились на эти лица.

Да, чуть не забыл - вдоль предплечья правой еще лежал Дзюттэ.

- Не убивайте! - еще раз крикнул я и оказалось, что я кричу в полной тишине.

Ну не то чтобы совсем в полной - но все-таки...

У моих ног стонали двое неудачливых батинитов - тот, по кому попала рука с Дзю, стонал значительно громче - чуть поодаль Кос сидел верхом на еще одном пострадавшем за истину Батин, запрокидывая ему голову при помощи Заррахида; острием Сая ан-Танья легонько покалывал своего подопечного в затылок.

Асахиро с Но загнали сразу троих в угол между стеной и крайней колонной - вся троица была вооружена короткими Блистающими (пара кинжалов и один широкий меч локтя в полтора), так что длины Но-дачи и выражения лица Асахиро вполне хватало, чтобы никто и не пытался покинуть спасительный угол.

Хуже пришлось тому ревнителю Сокровенной Тайны, по кому попала жаровня Фаризы. Впрочем, нет - хуже всех пришлось жаровне, чинить которую сейчас не взялся бы и самый трудолюбивый мастер.

Еще четверо батинитов, тяжело дыша, сгрудились поодаль, но нападать не пытались. Я оглядел валявшихся на полу Блистающих, отметил, что все они живы, и перевел взгляд на старика и седую женщину.

Они по-прежнему не двигались с места.

И все так же неподвижно наблюдали за происходящим двуручная секира-юэ и двухконечное копье.

Потом высокий человек переглянулся с женщиной и шагнул ко мне.

Я крепче сжал рукоять Единорога.

Это было неправильно - но так я лучше слышал за двоих.

- Я рад познакомиться с Высшим Чэном Анкором, более известным как Чэн-в-Перчатке, - с еле заметной усмешкой в голосе сказал старик. - Также я рад познакомиться с его достойными спутниками. Меня зовут Вардан Сач-Камал. Я - Сайид-на, Глава Учения Батин.

- Я рад познакомиться с Мэйланьским Единорогом, - приветливо произнес Блистающий-Юэ, склоняя волнистое лезвие, которым оканчивалось его древко. - Если не ошибаюсь, вы родич Скользящего Перста? Очень, очень известное семейство... Также приветствую ваших уважаемых спутников. Я - Юэ Сач-Камал, которого немногие зовут Одним.

- Рады познакомиться? - недоверчиво спросили мы с Единорогом. - В самом деле? Даже при этих обстоятельствах?!

- Именно при этих обстоятельствах, - кивнули Вардан Сач-Камал и Юэ Сач-Камал.

- Тогда ждите нас в гости ежедневно, - как бы невзначай заявил Дзюттэ.

- Дзю! - предостерегающе свистнул Единорог.

- А что? - удивился Обломок. - Сами сказали - рады, мол, познакомиться... Не лишать же их такой радости?! Эй, Сай, толкни Коса, пусть слезет с этого... с самого радостного.

Обиженные судьбой и нами батиниты, постанывая, медленно поднимались с пола, выбирались из угла и нагибались за своими разбросанными Блистающими. На нас доблестные воины старались лишний раз не смотреть. Я подозревал, что им было стыдно. Один из них, гибкий светловолосый юноша, перевязывал плечо ит-Башшару, разорвав на полосы свою нижнюю рубаху. Я был прав - рана Эмраха оказалась болезненной, но не опасной, и Эмрах то и дело кривился и шипел сквозь зубы.

Ко мне подошла растрепанная Фариза, на ходу вставляя в ножны подобранную Кунду.

- Почему ты не дал мне добить его? - даже не зло, а как-то удивленно спросила она.

- Хватит, - повернулся я к Фаризе. - Хватит смертей. Хватит Шулмы. Раньше вы убивали, чтоб научить других. А этих, - я кивнул на батинитов, - этих учить уже не надо. Сами выучились... или выучатся. Так что - хватит.

- Он сам напросился! - запальчиво, но не совсем уверенно выкрикнула Фариза. - Он сам...

- Хватит! - отрезал я, и Фариза неожиданно умолкла.

- Ты не прав, - вмешался в наш разговор Вардан Сач-Камал, Сайид-на. - Жертва Прошлым богам в любом случае должна быть принесена. Я не в обиде на тебя за случившееся - но поединок будет продолжен. Такова истина Батин.

Фариза победно усмехнулась. Еще бы, просто бальзам на ее кроткую душу...

- Эмрах не в состоянии продолжать, - возразил я. - Он ранен.

- Тогда мы - ты и я - выставим новых бойцов, - мягкость Вардана была сродни мягкости тигриной лапы перед ударом.

- А если я откажусь?

- Тогда мы будем биться с тобой. Сайид-на и Чэн-в-Перчатке.

Я ничего не успел ответить - потому что в следующий момент по подземному залу прокатился долгий, густой и чистый звук гонга.

И еще раз.

И еще.

Я догадался, что это значит. Там, наверху, кто-то стучал по нужной опоре беседки.

- Это еще кто? - изумленно спросил тот из батинитов, кто перевязывал ит-Башшара; то же самое спросил его короткий и широкий меч.

- Очередные взыскующие истины Батин, - ответил Обломок, и мне осталось лишь повторить его слова.

- Откройте, - невозмутимо приказал старый Вардан. - Если они знают место, время и условный знак - мы должны их впустить.

Светловолосый юноша подошел к дальней стене и к чему-то прикоснулся. Сверху послышался негромкий скрежет, и вскоре по лестнице затопали шаги.

...Их было четверо. Четверо людей. Блистающих - больше.

Мой родич Лян Анкор-Кун с мечом Дан Гьеном по прозвищу Скользящий Перст. Чернобородый гигант Чандра-Дэв (я сразу вспомнил великана Андхаку) - только вместо палицы Конец мира у Чандры на поясе висел его фамильный прямой меч Кханда Вьячасена.

Лян и Чандра; Кханда и Скользящий Перст... старейшины родов людей и Блистающих.

Входящие в Совет Высших Мэйланя.

Третьей была совершенно измученная женщина неопределенного возраста в запыленной и местами порванной одежде. Из ее кожаной перевязи крест-накрест выглядывали рукояти восьми метательных ножей.

Ножей должно было быть десять. Но два кармана пустовали.

Ну а четвертой... Четвертой была неугомонная Матушка Ци собственной персоной со своим замечательным Чань-бо, свободным от тряпок!

Весьма любопытная компания!

- Зачем вы явились? - глухо спросил Вардан Сач-Камал. - Не вовремя пришло вам это в голову!.. ибо сегодня ночь жертвы Прошлым богам.

- Жертва принесена! - резко прервал его Лян Анкор-Кун, и я невольно вздрогнул. Я и не предполагал, что Лян умеет так говорить.

- Жертва, старик, как бы ты ни называл ее, уже принесена! Ниру, расскажи им...

Измученная женщина обвела нас взглядом - признаюсь, мне стало не по себе - и вдруг из этих остановившихся глаз обильно хлынули слезы.

- Я... я видела, - захлебываясь рыданиями, бормотала она. - Они... они всех убили! Всех! И сожгли... деревню... я видела, я все видела!.. Я была на скалах... двое пришли в скалы за мной. Это не люди! Это бешеные волки! Я убила двоих... волков, не людей!.. лошадь... лошадь...

И она буквально сползла на пол по полированной стене, закрыв лицо руками.

Матушка Ци тут же бросилась к ней и начала успокаивать, а Чандра-Дэв выступил вперед, обнажив меч Кханду.

- Эта женщина - знахарка из деревни Сунь-Цзя на северо-западной границе Мэйланя, что в дне пути от песков Кулхан. Сегодня вечером она объявилась у моего дома. Я знаю ее - она вылечила моего сына от падучей. Говорит, сутки скакала, загнала коня - но добралась. Во дворец идти не решилась - побоялась, что не пустят на ночь глядя. Вот и пришла к первому из старейшин Совета, кого знала. То есть ко мне.

Чандра нервно облизал губы.

- Какие-то... чужаки (наверное, сперва он хотел сказать "люди") уничтожили ее деревню. Всю. Жителей убили, дома сожгли. Понравившееся оружие унесли, остальное сломали и утопили в колодце. Ниру в скалах собирала целебные травы - и оттуда видела это. Ее муж и сын погибли. Двое чужих забрались в скалы, она метнула в них ножи, забрала одну лошадь и поскакала в Мэйлань...

"Она смогла убить! - думал я. - Ну да... она же видела гибель деревни... а метательные ножи - они вообще не Беседуют, они Говорят по очереди, а на турнирах летят свободно - и в полете Мастерство Контроля совсем другое... Но - она сумела!.. чему ты радуешься, Чэн-дурак?! Чему ты радуешься?!."

-...они пришли ко мне за советом, - это говорил уже мой родич Лян. - А какой я им мог дать совет?! И тогда я вспомнил о тебе, Чэн. Ты уже сталкивался с людьми... с людьми, которые убивают. И я подумал... подумал, что ты возможно - возможно! - найдешь нужное решение. Дома мы тебя не застали, а у ворот встретили Матушку Ци...

- И в итоге нам пришлось ей все рассказать, - хмуро пробормотал Чандра, косясь на старуху. - Иначе бы не отвязалась! Впрочем, она и так не отвязалась...

Ах, как я понимал Чандру!

- Вовремя меня встретили благородные господа! - немедленно подала голос Матушка Ци. - Вот уж вовремя... иначе кто бы им дорогу сюда показал? - а я сама-то дороги не знала, откуда мне дороги всякие знать, к разным залам тайным, где многое по ночам творится... да только сердце бабке подсказывало, сердце глупой вещало, куда господин Чэн отправился, сердце подсказывало-вещало, вот и вела я, дура старая, и показывала...

- И вела, и показывала, - подтвердил мрачный Чандра. - И откуда только знала?!.

Похоже, источник осведомленности Матушки Ци оставался загадкой для всех, а старуха отнюдь не спешила просветить собравшихся на этот счет.

Я посмотрел на источник - на Чань-бо, невинно мерцающего лопатой-лезвием и полумесяцем. Видимо, старейшины-Блистающие не хотели, чтобы в роду их Придатков сохранялось знание о клятвопреступлении - а старейшины-люди и вовсе мечтали стереть память об этом - так что ни Лян, ни Чандра-Дэв о тайном зале и жертве Прошлым богам знать ничего не знали (в отличии от Кханды и Скользящего Перста).

А если и знали - то так, как знают легенду.

Другое дело - Чань-бо, если его и впрямь оставили молчаливым свидетелем, следящим за самоубийствами старейшин-Блистающих. Тогда в роду его Придатков сохранялось и знание, и память, и все, что нужно!.. не зря старуха прошлым эмирата интересуется...

Или остается предположить, что Матушке Ци второй век пошел. Хорошо сохранилась, однако, больше семидесяти никак не дать!..

- Это Шулма, - негромко, но так, чтобы все слышали, сказал Асахиро Ли.

- Это Шулма, - так же негромко прозвенел Но-дачи.

Мало кто из людей и Блистающих понял их. Одни не знали. А другие, возможно, делали вид, что не знают.

И тут заговорил старый Вардан Сач-Камал, Сайид-на, Глава Учения Батин.

- Люди отвергли Истину. Люди перестали приносить жертвы Прошлым богам. Люди - забыли. Поэтому Прошлые боги сами напомнили о себе. Нет, Чэн-в-Перчатке, мы не сойдемся с тобой в поединке, ибо жертва принесена. Большая жертва. Первая из многих, заставляющих нас повернуться лицом к Истине...

- Хорошо, Сайид-на, - кивнул я, думая о своем. - Жертвы, жертвы... много будет жертв. Чтобы их было меньше, я должен встретиться с Истиной лицом к лицу. Поэтому я попрошу тебя об одной услуге. Не сочти за труд и поставь свою секиру вон в тот угол... Ладно?

Сач-Камал удивленно посмотрел на меня, но, тем не менее, степенно прошел в указанный угол и аккуратно прислонил к стене свою двуручную секиру.

Я посмотрел на седую женщину с копьем, которая так за все это время и не двинулась с места.

- А вы - свое копье. Прошу вас!

Женщина молча оказалась в углу - я позавидовал мягкости и скрытности ее скользящего шага - и поставила копье рядом с секирой Сач-Камала.

- Теперь вы, господа! - обернулся к родичу Ляну и Чандре-Дэву.

Те переглянулись, пожали плечами но отнесли мечи туда, куда было указано.

- Матушка Ци, будьте любезны, присоедините к ним свой Чань-бо!

Старуха повиновалась молча - за что я был ей безмерно благодарен.

Так, вроде бы все... без Но, Кунды и Сая я вполне обойдусь. Надо будет - позову.

Я зашел в угол - так, наверное, входят в клетку с пятнистым чаушем - где угрюмо выстроились Блистающие и Тусклые, и опустился на холодный пол. Моя правая рука лежала на рукояти Единорога. За поясом устроилась Дзюттэ.

"Единорог, давай ты, - подумал я. - Если будет надо, я поддержу, но не будем их смущать и отвлекать от главного."

"Хорошо, Чэн", - был ответ.

И, отрешившись на время от мира людей, я вошел в мир Блистающих.

- Вы посмели явиться сюда! - услышал я гневный лязг, не предвещающий ничего хорошего, и понял, что это Юэ Сач-Камал. - Вы, предатели и клятвопреступники, посмели вновь прийти в этот зал!

Кханда Вьячасена и Скользящий Перст понуро молчали.

- Все вы тут хороши! - бесцеремонно перебил его Обломок. - Посмели, явились... И вообще, сожженная деревня - это ваша работа!

- Наша? - искренне удивилось копье.

- А по какому праву, - упав на пол, загремел Юэ Сач-Камал, - заговорил ты, незванный гость, нарушая разговор Старейших?!

Кханда торопливо упал рядом с Сач-Камалом и звенящим шепотом что-то сообщил ему. Единорог-Я успел разобрать всего несколько слов - "Кабирский Палач" да "фарр-ла - Кабир" - после чего Кханда умолк, а Сач-Камал налился багровыми отблесками.

- Мы не имеем к сожжению деревни никакого отношения, - произнес он после долгой паузы.

- Не имеете? - вмешался Единорог-Я. - А Чинкуэда? Один из...

- Одна, - уточнил Юэ Сач-Камал.

- Неважно! Одна из вас! Ведь ты не станешь этого отрицать?

- Не стану, - к Юэ вернулась его прежняя невозмутимость. - Чинкуэда Кехая по прозвищу Змея Шэн была одной из нас и одной из выживших после подлого побоища...

Все-таки не преминул лишний раз уколоть!

- И это вы заслали ее в Шулму! - перебил его Единорог-Я. - Чтобы на клинках Диких Лезвий Шулмы в эмират вернулась Истина Батин! Разве не так?!

- Не так, - с некоторым удивлением ответил Юэ. - Я вообще не понимаю, о чем ты говоришь. Да, Чинкуэда Кехая была среди нас троих, среди тех, кто спасся, когда эти, - он гневно сверкнул в сторону старейшин, - предали нас. Но мы не преступаем своих клятв! Мы не нарушаем Закон. И за это время мы ни разу не приносили жертв Прошлым богам. Мы искали тех, кто захочет последовать за нами. Нас должно было снова стать Двенадцать и Один! Но...

Он на миг замолчал.

- Но Чинкуэде, Змее Шэн, это пришлось не по нраву. Она жаждала мести, и это растравляло ей душу. И она убила двоих старейшин Совета, когда те ехали в Верхний Вэй. Двузубец Ма, Язык кобры, упал с подпиленного Придатком Чинкуэды бревна в реку Цун-ли, а кинжал Ландинг Терус не выдержал боя со Змеей Шэн. И мы изгнали Чинкуэду. С того дня она со своими Придатками обитала где-то на солончаках...

- Мы ничего с тех пор не знаем о Змее Шэн, - сказало двухконечное копье.

- Мы не знаем, что такое Шулма, - сказал Юэ Сач-Камал.

- Мы не знаем, что произошло в сожженной деревне, - сказали они оба.

И я им поверил.

Сразу.

Безоговорочно.

- Вы узнаете, - ответил Единорог-Я.

- Но, Сай, Кунда, - свистнул в моей руке Единорог. - Идите сюда!

- Асахиро, Кос, Фариза! - крикнул я. - Идите сюда!

Они подошли.

Они рассказали.

Коротко и ясно.

И им поверили.

Сразу и безоговорочно.

Потому что врать или сомневаться уже не оставалось времени.

-...думаю, что это вторжение, - закончил Но-дачи. - Начало его.

- Начало конца, - брякнул Сай.

И тут впервые заговорил Чань-бо. Он говорил негромко и словно бы отстраненно - но все молчали и слушали, что говорит Посох Сосредоточения.

- В нашем мире не бывает начал и концов, - сказал Чань-бо. - В нем случаются уходы и возвращения. Сегодня к нам на остриях Диких Лезвий Шулмы вернулась Сокровенная Тайна Батин. Это - свершилось. У нас есть три пути, начинающиеся с порога этого зала. Можно оставить все, как есть, достойно прожить отпущенный нам срок и достойно умереть такими, какими мы есть. Можно сменить достоинство на ярость и выйти навстречу Шулме, став такими, как они. И есть третий путь - стать такими, как они, оставшись собой. Я не знаю, возможно ли это. Выбор - за вами.

И он умолк.

- Мы не можем покорно ждать их прихода, - прозвенел Кханда.

- Не можем, - согласился Скользящий Перст.

- Но и стать такими, как Дикие Лезвия, смогут немногие, - заметил Заррахид.

- Немногие, - согласился Юэ Сач-Камал.

- Чань-бо предложил нам три пути, - тихо сказал Единорог-Я. - Но Чань-бо не прав.

Воцарилась мертвая тишина.

- Он не прав, - повторил Единорог-Я. - Это все один Путь. Путь Меча. Мы не выбираем его, мы даже не идем по нему - он идет через нас. И поэтому когда нам кажется, будто мы выбираем - мы просто делаем еще один выпад. Свой выпад я сделаю утром. Уехав на границу с песками Кулхан.

- Мы слушаем тебя, - прошелестел Чань-бо. - Говори. Я предложил разные пути, ты же не предлагаешь - ты видишь Путь. Говори, Мэйланьский Единорог.

- Юэ Сач-Камал, - продолжил Единорог-Я, - ты должен знать способы, как учить Блистающих... как учить их быть Тусклыми, когда это надо. Ты знаешь?

- Я знаю, - отозвался Юэ.

- Хорошо. Кханда и Скользящий Перст, вы забудете о клейме клятвопреступления и самоубийствах! Завтра вы введете Юэ Сач-Камала и тех, кого он скажет, в Совет Высших Мэйланя, и пусть остальные узнают все! Если понадобится - вы вспомните то, что умели век назад, и будете учить этому всех... и чтоб никаких мне оползней, колодцев и колес арбы! Никаких случайностей!

- Да, - чуть слышно звякнул Скользящий Перст.

- Да, - эхом откликнулся Кханда.

- Если присланный мною гонец скажет вам: "Да" - учите! Если же он скажет "Нет" - решайте сами... я не вправе требовать от вас большего. И помните, что время неумолимо...

-...и помните, что время неумолимо, - закончил я, повторив все, что было нужно, собравшимся вокруг меня людям.

- Ты что же, один собираешься ехать? - вкрадчиво поинтересовался Кос, и я понял, что поеду не один.

- Да куда ж я от тебя-то денусь? - невесело улыбнулся я своему бывшему дворецкому.

Кос согласно кивнул.

Никуда, мол, не денешься... и не надейся.

- Я с тобой, - положил мне руку на плечо Асахиро Ли.

- Да. Ты - со мной, - согласился я.

- Никуда вы не поедете, - уверенно заявила Фариза. - То есть никуда вы не поедете без меня. Разве что через мой труп.

Я поглядел на нее и убедился, что без нее мы действительно никуда не поедем. Даже через ее труп. Потому что труп Фаризы поедет следом.

- Чэн, ты, конечно, можешь меня прогнать, - подал голос сидевший на полу Эмрах ит-Башшар, - только я все равно увяжусь за вами. Я перед тобой в долгу и...

Я обреченно махнул рукой. Уехать из Кабира было во сто крат проще!

- Только его нам и не хватало! - фыркнула Фариза, но, как ни странно, обошлась на этот раз без оскорблений в адрес удрученного Эмраха.

Молодые батиниты все это время о чем-то тихо совещались - и теперь от них отделился один представитель.

Тот самый гибкий юноша со светлыми волосами, что перевязывал плечо ит-Башшару.

- Мы едем с вами, Высший Чэн, - склонил он голову передо мной.

- У вас есть дело здесь, - как можно мягче ответил я. - Возможно, придется учить других истине Батин.

- Мы не можем учить других тому, чего до конца не познали сами.

- Тогда вас убьют.

- Может быть, - спокойно ответил он. - Мы готовы к смерти. Но те, кто выживет, увидят свет Сокровенной Тайны, и их жизни еще пригодятся тебе, Чэн-в-Перчатке.

Я тяжело вздохнул.

- А что скажешь ты, Сайид-на?

- Пусть едут, - отозвался Вардан Сач-Камал. - Они вольны в своих поступках. И их ведет свет истины Батин. Пусть едут.

Я молча развел руками.

-...а я покажу вам дорогу.

Знахарка Ниру стояла у стены. Слезы в глазах ее высохли, губы были плотно сжаты. Она поглядела на меня в упор - и я поспешил отвернуться.

Моего согласия тут не требовалось.

- Спасибо, Ниру... Кстати, сколько их было?

- Не помню.

Ладно. За тем и едем.

- Ай, бедная я, горемычная старуха, побродяжка несчастная! - раздался у меня над самым ухом истошный вопль Матушки Ци. - Не бросайте меня, благородные господа, пропаду я здесь одна-одинешенька, чахлым стебельком завяну - а так, глядишь, и сгожусь на что, и дорога веселее покажется, и совет какой дам, да и вообще - не бывала я в тех краях, а давно уж собиралась, ох, давненько, только не выходило никак, а теперь вижу...

- Ушастый Демон У с ней! - рявкнул Кос. - Пусть ее едет... ведьма старая! Глядишь, язык шулмусы отрежут!..

- Вот спасибо так спасибо, благородные господа! - нимало не смутившись, затараторила Матушка Ци. - Вот спасибо разспасибо, прям-таки всем спасибам спасибо...

Я застонал и схватился руками за голову.

...Выезжали мы на рассвете. Семнадцать человек. Блистающих - больше. Собраны по-походному - провизия, малые и большие шатры, бурдюки с водой...

На окраине Мэйланя - я имею в виду город - я придержал Демона У, недовольно грызущего удила.

Ну вот, не так давно я точно так же выезжал из Кабира. Только нас тогда было двое. Я да Кос. А теперь... много нас теперь. Или мало? Смотря для чего считать и с кем мериться... И, разумеется, Юнъэр все передадут, как в свое время эмиру Дауду - тот же Лян и передаст - но...

На душе было тоскливо. Эмир хоть замуж за меня не собирался!

Да, неведомые якши и ракшасы добились своего - наша свадьба откладывалась на неопределенный срок. Если она вообще когда-нибудь состоится...

Прости меня, Юнъэр.

Прости меня, Чин.

Простите меня все, кому есть за что прощать Чэна-в-Перчатке.

Один я сейчас или не один - ну не умею я стоять спокойно против неба! Все куда-то еду, все чего-то ищу... все кого-то бросаю.

- Вперед! - закричал я, и из-под копыт Демона во все стороны брызнули мелкие камешки...

ПОСТСКРИПТУМ

...а проклятая деревушка сгорела почти мгновенно.

Нойон племени ориджитов, рыжеусый Джелмэ-багатур, сперва взирал на это с весельем, потом равнодушно, и наконец - дергая себя за вислый ус и озабоченно хмурясь.

Гурхан Джамуха будет недоволен. Он ждет от осторожного и хитроумного Джелмэ путей через Кул-кыыз; путей, по которым способно пройти множество воинов. Гурхан Джамуха ждет от Джелмэ-багатура подробного рассказа об источниках, тайных тропах и заброшенных колодцах: он ждет от нойона племени ориджитов-следопытов многого, но он не ждет преждевременной паники в народе мягкоруких.

Плохо, что деревня так неожиданно вынырнула из-за холмов; и, наверное, все-таки хорошо, что деревянные дома с ширмами из плотной ткани внутри вспыхивали от первого прикосновения факела, как девственница шатров Хуул-джай, прибежищ мужчин в редкие часы отдыха, от первого прикосновения истосковавшегося воина.

Джелмэ-багатур задумался над тем, почему в шатрах Хуул-джай все обитательницы - девственницы (во всяком случае, поначалу); потом он сожалеюще поцокал языком, так и не раскрыв эту загадочную тайну, и вновь уставился на слабо чадящую деревню.

Еще немного - и даже дыма не останется от поселения мягкоруких. Это хорошо. Вдвойне хорошо - потому что воины-ориджиты все тела чужих погибших (своих погибших не было) бросили в огонь, и пламя жадно пожрало предложенную ему пищу. Пусть горят. Это лучшее, на что они способны.

Лучшее - потому что умирали мягкорукие легко и странно. Вряд ли воины племени ориджитов захотят хвастаться в родной Шулме сегодняшними подвигами. Сам Джелмэ-багатур трижды подумает, прежде чем рассказывать кому-нибудь о тринадцатилетнем подростке, бросившимся под копыта коня нойона с рогатиной наперевес, и о том, что прославленный багатур потратил на бешеного звереныша больше времени, чем тратил когда бы то ни было в жизни на одного бойца - пусть даже самого опытного.

Несколько раз рогатина, словно издеваясь, замирала то у лица, то у живота Джелмэ, и лишь когда нойон отсек мальчишке левую кисть - лишь тогда все стало на свое место.

Никогда не забудет Джелмэ-багатур то удивленное выражение, которое окоченело на лице подростка. Вот тогда-то Джелмэ поднял за волосы чью-то отрубленную голову, швырнул ее в огонь и завыл волком:

- Жгите! Жгите все!.. Хурр, дети Ориджа! Жгите!..

Нет, не станут воины рассказывать у костров Шулмы о костре по ту сторону Кул-кыыз. И шрамами хвастаться не будут - не осталось памятных рубцов от этой схватки.

Да и схватка ли это?

Ни один ориджит не ранен... даже не поцарапан. Как и обещал великий гурхан Джамуха Восьмирукий, внук Владельца священного водоема, Желтого бога Мо. Каждое слово гурхана ценнее смерти врага... может быть, его недовольство будет крепко спать по возвращении Джелмэ-багатура и не проснется от важного сообщения о путях через Кул-кыыз и совсем тихого упоминания о сожженной деревушке?

Ведь никто не ушел...

Спи, недовольство гурхана Джамухи, спи вечным сном! Джелмэ хорошо знает, что означает для любого нойона приглашение в круг, где уже ждет Восьмирукий со своим волшебным мечом. Уж лучше попросить телохранителей-тургаудов закатать тебя в кошму и соединить пятки с затылком, ломая становой хребет.

Это гораздо проще и быстрее, чем быть в кругу соплеменников игрушкой Восьмирукого. А он способен долго играться, великий гурхан Джамуха, внук Желтого бога Мо...

Джелмэ-багатур привстал в седле и посмотрел поверх догорающей деревни на юго-запад, туда, где громоздились неприветливые серые скалы. Нойона беспокоило долгое отсутствие двоих воинов, посланных туда на разведку. Нойон не знал, что оба воина лежат сейчас неподалеку от расщелины Ху-коу, что на местном языке означает "Пасть тигра", и у каждого воина из того места, где ворот кожаного панциря-куяка открывает горло, растет цветок метательного ножа.

И женщина с безумным взглядом несется к Мэйланю по тайным дорогам, горяча чужую косматую лошадь.

Пожалуй, если бы Джелмэ-багатур обладал даром предвидения, как шаманы Ур-калахая, то он уже сейчас приказал бы телохранителям-тургаудам закатать себя в кошму и соединить пятки с затылком...

Нет, он не был провидцем, нойон Джелмэ. Поэтому он просто сильнее обычного дернул себя за ус, скривился от боли и вновь уставился на пепелище.

Кривая сабля на боку Джелмэ-багатура с легким бряцанием постукивала о седло.

Словно смеялась.

Назад / 1 / 2 / 3 / 4 / 5 / 6 / 7 / 8 / 9

Хостинг от uCoz